Поцелуй смерти

Но через секунду он без сожаления покидает прежнее место и протягивает руку обескураженной Тайрье, приглашая ее следовать за ним. И только теперь она замечает, что они дошли до конца галереи и стоят на пороге огромного зала, залитого жарким светом тысячи свеч.

Ее молчаливый спутник, скинув плащ, остается в камзоле багрового цвета с черной розой в петлице. Они танцуют, кружась в вихре огней, подхваченные легким ароматом цветущей сирени, опьяненные звуками вальса, как шампанским вином, заволакивающим туманом мысли, оставляющим на губах обжигающий вкус поцелуя.

***

Был спокойный июльский вечер. Такие вот теплые вечера всегда наполнены музыкой и весельем, праздностью и безмыслием. И хотя обстановка была очень располагающей к шатаниям всей компанией по приветливым улицам города, шуткам сидя на дворовых лавочках и романтическим вздохам где-нибудь в уединении ото всех остальных, друзья еле вытащили нашу общую знакомую на открытый воздух. Придя к ней домой, они были немало поражены, как сильно она изменилась за какие-то считаные дни. Ну, конечно, все знали, что их подруга частенько бывала задумчивой, но настолько потерянную, с траурным лицом и тихую, как тень, ее еще никогда не видели. Все сразу предположили: что-то случилось. И удивились еще больше, когда узнали, что вроде бы и не произошло ничего. Тогда нечего раскисать, справедливо отметили они и решили сегодня сделать все возможное, чтобы все-таки развеселить новоиспеченную царевну-несмеяну.

В скверике стоял ровный и непрерывный гул, сложным образом соединявший визг тормозов и рев моторов проезжающих рядом автомобилей, лай и возню суетившейся неподалеку собачонки, а также изредка приносимые с соседней улицы звуки включенного отбойного молотка и, конечно, болтовню ее друзей. Опущенный взгляд по инерции ловил никому не нужные незначительные детали: шероховатую каменистость почвы, втоптанные в землю грязные крышки от пивных бутылок, где-то проржавевшие насквозь, где-то еще блестевшие новизной краски, круги от дождевых пузырей, давно лопнувших в высушенной за день луже с зубчатыми краями, припудренными цветочной пыльцой. Авиалайнерами взлетали и оседали неподалеку непогашенные сигаретные окурки. В пластиковом стакане, белом и уже слегка помятом, периодически появлялась и исчезала какая-то жидкость, попахивавшая спиртом. Ей было все равно. Ее не интересовало ни где она сидит, ни что пьет, ни даже то, кто ее окружает. Хотя нет, лучше бы эти субъекты ушли и оставили ее в покое, ведь ей так нужны тишина и покой.

– Давай нашу любимую! Поем все вместе!

Ну вот, теперь они, как петухи, повскакивали на лавочки и пытались изобразить одурелыми голосами нечто похожее на песню:

– Мы видели каку… ежа и последний трамвай1…

Она зажала ладонями уши, лицо исказилось на мгновение, будто отбойный молоток работал не где-то, а прямо в ее голове.

«Отпустите домой, зачем вы меня мучите? Что я здесь делаю? Зачем мне это все? Моя жизнь бессмысленна. Ваша жизнь бессмысленна. Все наше существование настолько мелко и мимолетно, но вы, неужели вы, мои друзья, тоже не замечаете этого, как и те, кто скользит сейчас мимо, погрузившись в свои мелочные заботы? Неужели алкоголь дает вам чувство значимости того, что вы делаете? Неужели это прибавляет смысла в вашу жизнь? Я не верю. Вы просто прячетесь от этого гнетущего ощущения за веселостью и туманом алкогольных паров».

Часть 3

В сонное сознание Тайрьи просачивается звук льющейся воды. Сначала он похож на тоненький ручеек, но постепенно, по мере ее пробуждения, он набирает силу, и теперь ее слух уверяет, что где-то очень близко бушует не иначе как водопад.

В камень стен вгрызается сильный ливень. Он бьет искоса, будто хочет стереть с лица земли мешающее его вольному размаху строение. Сон прошел, и его сменило любопытство. А за ним пришла растерянность, потому что проснулась Тайрья совсем не в той комнате, где давно привыкла встречать рассвет, а в чужой, незнакомой. Чужая широкая кровать возвышается высоко над каменным полом. Ее деревянная спинка выпукло морщится вычурной резьбой. Неровные стены прикрылись, стыдясь паутины и пыли, старыми, отцветшими гобеленами.

В полукруглое без стекол окно врывается ветер. Он несет с собой холод и далекие удары колокола, отмеряющего время. Тайрья подходит к окну и выглядывает наружу. За плотной стеной дождя ничего не разобрать.

Среди старинной мебели она замечает отблеск зеркала, накрытого бархатной с кистями занавеской. Ткань падает на пол, и в зеркале, представшем во всю длину своей глади, она не находит себя. Как это возможно? С начищенной до блеска поверхности на нее осторожно-изучающе смотрит женщина в просторной, со складками белой сорочке. Ее волосы подобны бушующему пожару. Огромные глаза цвета спелой черешни блестят оживленно, даже взволнованно. «Кто эта незнакомка и что она делает здесь? Нет, точнее, что я делаю в комнате, которая, без сомнения, принадлежит ей?»