Поцелуй смерти

Среди старинной мебели глаза натыкаются на отблеск зеркала, накрытого бархатной занавеской. Вот оно. Сейчас ткань упадет на пол, и в зеркале, представшем во всю длину своей глади, окажется не она сама, а незнакомая и уже знакомая Тайрьи француженка, чей диалог с незнакомым и уже знакомым мужчиной она услышит в коридоре. А потом с ней случится нечто ужасное… Стоп, это случится с ней в смысле с ней или с той рыжеволосой женщиной с огромными карими глазами?

Тайрья стоит посреди комнаты перед занавешенным зеркалом, теребит бахрому, сплетенную в кисти, и никак не решается сдернуть накидку. Она бы и вовсе оставила это зеркало в покое, что-то подсказывает ей, что за ним кроется какая-то опасность, и все же именно эта опасность заставляет вздрагивать в непонятном непривычном смятении и будоражит кровь ожиданием. В то же время Тайрья прекрасно осознает хотя почему, объяснить не может, как и всякое другое утверждение, основанное не на логике, а на интуиции, но так или иначе, а это и есть тот вход или выход, который она так настойчиво ищет.

А тот мужчина, который спорил с француженкой властным басом, это, случайно, не тот?… Тайрья инстинктивным движением подняла ладони вверх, осмотрела себя, насколько позволяло отсутствие зеркала. Крови нет. Должно быть, этот факт должен приносить нечто вроде удовлетворения или успокоения. А почему ее нет? Ведь если верить тому, что только что пронеслось воспоминанием и растворилось в холодном воздухе этой комнаты, если этому верить, то это нечто ужасное происходило с ней. А тот мужчина… Впрочем, к черту того мужчину, если воспоминания о нем настолько болезненны. А откуда …французский?

Тайрья осторожно потянула за край накидки. Сейчас ткань упадет на пол, и в зеркале, окажется она, то есть в данном случае действительно она, потому что все, что сейчас напомнило о себе – это не ее прошлое, это то, что случилось с той женщиной, которая была здесь до Тайрьи, а это значит, что ее прошлое – это ее будущее.

Тайрья рванула накидку вниз. Бежать. Скорее. Пока не поздно. Из зеркала прямо в глаза смотрят ее глаза. А из глаз выглядывает страх. Страх абсолютно новый по своей природе, потому что это страх перед уже известным. А по существу, весь клубок эмоций, опутавших ее в данный момент, сводится к одному – страху перед болью и смертью. Это настолько тяжело – смотреть в собственные глаза, полные страха. Сорванный со стены гобелен в массивной раме устремляется с разлету в отшлифованную поверхность, услужливо отражающую все что угодно. Самое время услышать звон разбивающегося на мельчайшие осколки стекла, увидеть, как они скачут по полу, отплясывая румбу, самое время накрыть уши ладонями и наблюдать за каскадом стеклянных капелек, в которые должно было превратиться зеркало. Но кроме отразившегося чудовищным эхом, пролетевшего по всем коридорам, заглянувшего во все закоулки, грохота повалившейся на пол сломанной мебели и волнообразного лязганья и гуденья серебряного листа, воткнутого в раму, ничего не последовало.