Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн (СИ)

В ходе наших попыток убедить Аберфорта в необходимости того, что мы делаем, он рассказал нам ту историю с Арианой… И от услышанного становилось не по себе, по телу пробегали мурашки отвращения…

- Это мог сделать любой из троих, кто угодно. Мы все тогда вышли из себя, Грин-де-Вальд вообще швырялся непростительными. Арианы не стало, - хрипло говорил Аберфорт, изливая, наверное, самую большую боль в своей жизни. – Геллерт потом смылся, а Альбус оказался свободен от помешанной сестры.

- В ту ночь, когда ваш брат погиб, он выпил зелье, лишающее разума. Ему казалось, что это повторяется, и это было пыткой для него. Если бы вы его видели, вы бы не думали, что он освободился.

- Такие раны не вылечивает даже время, - добавила Кэтрин. – Поверьте, Аберфорт.

- Вы думаете, он не счел за лучшее пренебречь Поттером, как Арианой, ради общего блага? Если он его любил, почему не просил спасаться?!

- Чтобы спасти многих, нужно пожертвовать жизнью одного. Негласное правило Кодекса моего Ордена гласит, что если есть выбор, кого вернуть к жизни, кому дать шанс, и мы разрываемся между сердцем и долгом, мы должны думать не о себе, делать не для себя, а для других. Так, как лучше будет для других! – голос Кэтрин сорвался на крик. – Кого бы и чего бы мы сами при этом ни лишились.

- И что, ты знаешь тех, кто так и делал? – хмыкнул Аберфорт. – Его соблюдают?

- Я знаю, как минимум, одну женщину, поступившую так. Она лишилась всего, но она поступила так, как было лучше для других. Она лишилась самой человеческой жизни и ее радостей. Тогда ей было всего двадцать лет! Я знаю человека, который готов поступить так же, осознавая все возможности.

- Кого же? – моргнул Рон.

- Я. Если будет нужно, я поступлю так, как окажется лучше для других. Даже если лишусь при этом того, кого люблю больше собственной жизни. И дело не в том, что так гласит Кодекс. Дело в том, что мы должны думать о других, не только о себе. Каждый из нас. Даже если вы сдались, война еще не проиграна. И лично я буду бороться, - она стиснула кулаки. На ее плечо мягко легка рука Майкла.

- Ради чего ты борешься, девочка? – было единственным, что спросил Аберфорт в ответ на ее тираду. – Для чего?

- Для того, чтобы дети, родившиеся недавно, дети, которым сейчас столько же, сколько было Ариане тогда и даже меньше, не узнали ужасов этого режима. Чтобы те, чья жизнь началась на этой войне, могли однажды играть на улицах, покупать свои первые палочки и мантии, чтобы маглы жили, не зная того, что мистические ужасы отравляют их жизнь. Чтобы мой собственный ребенок никогда не увидел ужасов войны, не узнал, каково это – в девять лет сидеть у тела секунду назад живой матери, видеть своими глазами, как убивают тех, кого ты любишь, - на ее карих глазах заблестели слезы. – Я буду бороться за мир до тех пор, пока или это не кончится, или я не погибну. Я буду бороться даже с куда большим злом, чем Темная Леди, покуда есть хоть кто-то, кто не готов смириться и хочет жить, а не существовать. Пока есть те, кому нужна помощь взрослых волшебников, готовых уползти в норы. Пока в этом мире есть хоть один ребенок, хоть одна будущая мать, хоть один человек, готовый сопротивляться, я буду сражаться плечом к плечу с ним. И вы или поможете нам, или на рассвете мы уйдем и найдем способ попасть в школу.

- Я знаю, что один из нас с ней должен умереть. И я готов, - произнес я.

Аберфорт сидел всё так же неподвижно, сверля нас глазами, так невероятно похожими на глаза его брата. Наконец он откашлялся, встал, обошёл вокруг стола и остановился у портрета Арианы.

- Ты знаешь, что делать, - сказал он.

Она улыбнулась, повернулась и пошла прочь — не так, как это обычно делали люди на портретах, выходя сбоку из рамы, а назад, словно бы по длинному туннелю, уводившему вглубь картины.

- Путь в замок сейчас только один, - сказал Аберфорт. - Вы, наверное, знаете, что они закрыли все старые тайные ходы с обоих концов, поставили дементоров по всему периметру стен и регулярно патрулируют внутри школы. Никогда ещё Хогвартс не окружали такой охраной… Ладно, это уж ваше дело. Вы же говорите, что готовы к смерти…

В конце уходящего в картину туннеля появилась маленькая белая точка, и вот уже Ариана движется обратно. Но теперь она не одна — с ней шёл ещё кто-то, выше ростом, прихрамывая и явно волнуясь. Обе фигуры становились всё больше. И тут картина распахнулась, словно дверца в стене, и за ней открылся настоящий туннель.

Оттуда выбрался обросший, израненный и оборванный настоящий Невилл. И бросился к нам с воплем:

- Я знал, что ты придёшь!

- Невилл… Откуда…

Но Невилл уже заметил Рона и Гермиону и с радостными возгласами бросился их обнимать. Выглядел он ужасно: один глаз заплыл лилово-жёлтым синяком, лицо было испещрено шрамами. И всё же сияло от счастья, когда он наконец выпустил из объятий Гермиону и повторил:

- Я знал, что вы придете! Всегда знал! Кэтрин! – он обнял и сестру на радостях и недоуменно поглядел на ифритов.

- Кас, Кассиопея Аморозо, я приятельница Кэт, - Кас протянула ему руку.

- Влад Матей, - улыбнулся ифрит помоложе.