Поцелуй Валькирии

— А я была там… — она помнила окаменевшие лица судей, трусливые повадки шакалов-свидетелей, глухие голоса «преступников». Она была там. Неужели японец думал запугать ее?

— А говорили, не можете поддержать беседу… Из вас выйдет прекрасная собеседница. В вестибюле двое шведов рассматривают вашу фотографию — как в парике, — он ткнул пальцем в ее черные локоны, — так и без.

Двое?

«Мышку, серую плутовку,
Заманили в мышеловку.
Эй, собаки,
Плюх и Плих!
Вот вам завтрак на двоих!»[2]

— Я уже слышу их шаги — они на первых ступеньках лестницы.

Адель прислушалась и усмехнулась:

— Видимо, мой слух подводит меня. Так их двое? И нас двое, — Адель даже не пошевелилась, зато позволила себе от души зевнуть. — Можете даже не участвовать, справлюсь одна.

— А если взглянуть в окно, можно увидеть патруль — солдаты караулят у входа в гостиницу. Это ваш предполагаемый эскорт.

Теперь Адель услышала шаги, и напускное безразличие вмиг исчезло с ее лица. Она рывком вытащила из-под кровати сумку, которая всегда была собрана, натянула теннисные туфли и выскочила в коридор. Европейцы не спеша поднимались по лестнице пролетом ниже, обмениваясь шуточками — неужели она ошиблась, и это обычные постояльцы направляются к себе в номер? Японец подтолкнул ее и бесшумно притворил за собой дверь. Адель бросилась по коридору, благо шаги приглушал истертый ковер. Скорее к тому распахнутому в узкий переулок окну! Но почему она должна бежать? Почему поверила словам незнакомца? Адель остановилась и юркнула за угол стены. Двое остановились у двери ее комнаты, словно по пути в свой номер вспомнили забавную историю. Они все еще продолжали разговаривать, когда один из них ударом ноги вышиб дверь. Теперь Адель ничего не оставалось, как последовать за японцем.

Прыгая из окна вниз, Адель неудачно вывернула руку и, приземлившись, поняла, что повредила плечо. Но сейчас думать об этом некогда. У стены японец ожидал ее. Они выскользнули на улицу, к толпе прохожих.

— Насекомые! — раздался крик. — Уберите от меня мерзких тварей! Они падают с потолка!

Адель вспомнила о люстре в своем номере. Привлеченные бранью, солдаты, дежурившие у отеля, кинулись внутрь.

— Дегенераты, — прокомментировала она, не оглядываясь.

Сбоку извилистая улочка уводила через дворы, терялась среди низеньких домов, и Адель выбирала момент, чтобы кинуться туда — отделаться от всех сразу: от патруля, шведов и навязавшегося в спасители японца. Но тот словно заметил, как она замедлила бег и озирается по сторонам в поисках лазейки — его рука стиснула ее запястье, и вырваться без боя теперь оказалось невозможно. Адель выругалась, но японец увлекал ее дальше мимо кафе и лавочек.

Спустя минуту вслед беглецам раздался крик «Расступись!» и по асфальту загрохотали резиновые подошвы. Адель обернулась — впереди погони мчалась парочка потрепанных европейцев, за ними, гремя автоматами — кучка солдат.

Сердце Иерусалима — Старый город заняли иорданцы, и потому он был недоступен иудейскому отряду. У Львиных ворот спутник Адель умерил бег и предъявил арабскому патрулю документы.

— О, вы только посмотрите! — воскликнула она, указывая патрульным назад. — Эти двое вооружены, их преследуют солдаты!

Иорданцы взялись за оружие. В десяти шагах от ворот преследователи остановились — ни одна из сторон не желала спровоцировать конфликт. Встретив направленные дула автоматов, мужчины в штатском выругались и повернули назад, сопровождающие их солдаты отступили. Фигуры японца и немки затерялись среди темных ряс францисканцев — с крестом и пением монахи начинали торжественное шествие по Виа Долороза, дороге скорби, которой Иисус шел на Голгофу. Следуя за паломниками, беглецы миновали мусульманскую улицу со множеством лотков, где торговали клетчатыми платками-куфиями, терновыми венками, кальянами и распятиями. Вскоре они отделились от процессии и скрылись в полутемном зале арабской закусочной.

— Жарко, — платком Адель вытерла шею, промокнула лицо. Выудив из темных кудрей шпильки, стянула с головы парик. Ее светлые, отливающие платиной волосы, были жестоко стянуты в тугой узел на затылке.

Кен выбрал столик и отодвинул для нее стул. Адель машинально села, забыв о его присутствии. Для нее Кен оставался тенью, одним из прислуги или официантской братии. Адель совершенно не интересовало его имя. Возможно, она воспринимала как должное то, что он помог ей.

— Кендзи… Кен Яширо, — закурив, представился он.

Адель кивнула, не утруждая себя запоминанием экзотического созвучия. И Кену оставалось только в молчании наблюдать за ней. Именно так он и представлял немку — по фильмам Марлен Дитрих или Лени Рифеншталь, что-то между андрогеном в мужском платье и сверхженщиной, покоряющей вершины. Адель нельзя было назвать очаровательной — она не могла позволить себе лишней улыбки, озорного взгляда, таинственного взмаха ресниц. От ее красоты веяло стужей. Как от бесценной статуэтки, вокруг которой простирается минное поле. Неуклюжий шаг вперед и…