Потустороннее в Ермолаево

А дед заскрипел довольно, оскалился. И бабка вслед за ним повизгивать принялась.

Отшатнулась от них Анна, побежала обратно. А перед глазами всё дедова рука пальцем грозит да в ушах голос его противный не смолкает:

– Будешь-будешь-будешь?..

Баба Оня лишь глянула на гостью свою –сразу смекнула, что неладно с ней что-то. Подступила с расспросами, Анна ей про деда противного и рассказала. Только про вопрос смолчала.

– Что за дед, Аннушка? Как выглядел? Обращался к тебе? Спрашивал что?

Анна через силу кивнула.

– Что спрашивал, деточка, скажи мне скорее!

Анна бы и рада сказать, да не идут с языка слова. Стучит в голове вопрос, бесконечное число раз повторяется, а выговорить его не получается!

Бабка к печи кинулась, открыла нижнюю заслонку, пошуровала кочергой и выкатился оттуда уголёк. Она его берестой из корзинки подхватила и к Анне.

Стала берестой над головой её водить да начитывать что-то. Слова все непонятные, неразборчивые. Вроде скороговорки. Анна и не пыталась их разобрать. Будто не в себе сидела. В голове только один вопрос и бился, да перед глазами ухмылялся мерзкий дед.

После бабкиной ворожбы полегчало немного, с трудом, но смогла произнести Анна слова вопроса.

Баба Оня слова те будто поймала – ловко руками схлопнула у Анны перед лицом и опять к печи. Склонилась над горящими полешками, над веселым огнём, и из рук будто сбросила что-то на них.

Ох и взвился огонь! Загудел, полыхнул синими искрами!

И далёкий голос так разочарованно, так дико взвыл напоследок:

– Одолела!.. Сильна-а-а!.. Одолела-а-а-а…

Почти сразу отпустило Анну, исчезла тяжесть, что плитой давила на грудь. Легко её стало, свободно! И вопрос больше не донимал, и деда видеть перестала. Вздохнула она глубоко и расплакалась от облегчения, от запоздалого страха.

– Где ж ты бука повстречала, Аннушка? – встревоженно принялась расспрашивать баба Оня. – Мы ж перекрыли всё. Дорогу ему замкнули.

Анна и рассказала про домишко на окраине и чуднУю про бабку.

– На опушке дом? На выходе к лесу? – нахмурилась баба Оня. – Он давно заброшенный стоит. Не живёт в нём никто!

– Дом похож на заброшенный, – согласилась Анна. – Вот только непонятную бабку я там уже второй раз видела. Когда гуляла в день приезда, и сегодня.

– Может, она не в доме живет? Со стороны пришла? – допытывала баба Оня.

– Не знаю. Сегодня она с буком перед двором стояла, а в прошлый раз наоборот – из-за забора за мной следила. Со двора.

– Следила?

Анна кивнула.

– Она потом как-то сразу исчезла. Я ещё подумала, что она… Ну, не совсем нормальная. Одежду оставила, а сама ушла.

Баба Оня слушала Анну и всё больше мрачнела.

– Вот ведь угораздило! Выходит, почти в самой деревне, на виду, обосновалась неизвестная нечисть. Я сейчас к соседям сбегаю, поделюсь новостью. А ты поешь – пельмешки в печи томятся. В чугунке. Сама достанешь?

– Достану.

Неудобно было хозяйничать в чужом доме. Но раз бабка разрешила…

Анна с аппетитом поела распаренные в масле пельмени. Прибрала за собой посуду, вытерла стол, подмела. После поставила чайник, стала искать заварку на полочке. Хозяйничала сама – кика ей не помогала.

Баба Оня вернулась задумчивая, тихая. На молчаливый вопрос Анны лишь махнула рукой.

– Пока без новостей. Мы с девчатами прошлись туда. Посмотрели издали, мельком. Будто не знаем ничего. Дом тёмный стоит. На снегу возле калитки снег не утоптан. Завтра поутру основательней проверим. Тогда и решим, как дальше быть.

– Может, к дому бездомная бабка прибилась? И скрывается. Чтобы не прогнали?

– И бука её не тронул, только разговоры разговаривал? Быть такого не может.

Баба Оня подошла к печи, поворошила угли.

– Поела пельмешек?

– Спасибо. Было очень вкусно!

– Давай теперь чайку попьём. Замёрзла я что-то. И кости ломит – верный знак, что погода меняться станет. Ты бутылку выставить не забудь. В третий раз-то. Нынче ещё луна выйдет.

Позже, пристроив бутылочку на ступенях, Анна залюбовалась луной – такая та висела сочная, золотая. Вокруг неё лёгкой кисеёй колыхалась красноватая дымка. Со стороны леса, далеко-далеко небо словно потяжелело, наполнилось мглой – то подползали к деревеньке густые снеговые тучи. Зрелище было завораживающее. Проникнувшись прелестью морозной ночи, Анна немного постояла на крыльце, постаралась отложить в памяти открывшуюся перед ней картину. А когда зашла в дом, баба Оня снова заговорила про оберег.

– Завтра соберёшь его, наполнишь бутылочку, Ты уже присмотрела место? Где-то в доме выбери и спрячь. На улице нельзя. Уедешь к себе, а бутылочка здесь останется, целая и сохранная. На расстоянии тебя оберегать и поддерживать станет.

– А ваша кика… Она ж точно увидит. От неё разве спрячешь.

– То не страшно. Кика охранять её станет, оберегать. Для этого при доме и приставлена.

Баба Оня сидела возле печи, рукодельничала. На коленях раскинулось широкое вязаное полотно.

– Не те глаза уже стали! Плохо смотрят, а рукам охота вязать. Вот и вожусь с шалью который месяц. Никак до ума не доведу.

Она примолкла, пересчитывая петли, после рассмеялась тихонечко.