Потусторонняя одиссея

– Чего, Кречет, зовешь? – отозвался он меньше чем через пару минут, приближаясь к бывшему военачальнику. – Я уже здесь. Говори: чего надо?

– Ничего нового, – отозвался отставной офицер, ткнув носком своего ботинка в оставленный на земле завернутый «груз», – то же, что и всегда: нам придется спрятать этого скоропостижно скончавшегося покойника. Тело еще свежее, кровью не истекло, так что, смотри, Бродяга, неси аккуратнее.

– Чего мне бояться? – промолвил Уханов, всегда готовый заниматься привычной работой и хватая сверток руками за ту его часть, где располагались более легкие ноги. – Даже если немного запачкаюсь, то кто мне это «предъявит»? Здесь «ментов» нет, а остальным это без разницы, тем более что на близлежащих дачах столько одежды, что я легко поменяю свое одеяние, причем сегодня же ночью.

– Ладно, – согласился Кречетов, подключаясь к преданному приспешнику и ухватив своими руками тот же конец, что и бывший «сиделец», – хватит зря трепать языком – потащили его к свежей могиле. Правда, это далеко – на той стороне этого кладбища, – но делать нечего: я об этом заранее не подумал, машина уже уехала, так что придется нам справиться с этим делом самим.

Лишь только закончив этот непродолжительный монолог, Михаил Александрович потянул за собой целлофан, одновременно увлекая и своего преступного подопечного. Около часа у них ушло на то, чтобы обогнуть кругом территорию городского погоста и приблизиться наконец к месту захоронения, был погребен покойник этим же днем. Полиэтилен за долгое время пути значительно поистрепался, обнажив истерзанное пытками мертвое тело. Выглядело оно столь ужасно, что у любого нормального человека вызвало бы чувства определенного отвращения, но только не у этих двоих, привычных к таким ужасным видам, людей.

– Раскидывай пока венки, – скомандовал отставной офицер, отпуская свой конец потерявшего целостность сверстка, – только делай это по возможности аккуратней, чтобы можно было их затем составить обратно. Дело это ответственное, особое, требующее абсолютно четкого исполнения. Все, давай пока занимайся, а я же вернусь за лопатой.

Закончив это нехитрое приказание, офицер пошел обратной дорогой, а Уханов остался четко исполнять порученное задание. Он отнял венки от могилы и, не торопясь, составил их у соседних захоронений, после чего приступил к снятию изодранной упаковки. Зачем он это делал – сказать трудно… очевидно, он и сам бы не ответил на этот вопрос. Скорее всего, этому человеку необходимо было хоть как-то скоротать время своего ожидания – вот он и занялся этим, в принципе, ненужным и бездейственным делом. Естественно, за время этого бесцельного действия он весь перепачкался кровью и уже начинающими разлагаться останками, но, как он уже и сказал, его такое обстоятельство совсем не заботило.

Кречетов отсутствовал не более получаса и вернулся с вновь предоставленным копающим инструментом. Увидев снятые полиэтиленовые ошметки, он неприлично выругался, не забыв разбавить свои ругательства неприличными, «крутыми» словечками.

– Ты чего это, Бродяга, «…твою маму», наделал?! Ты зачем распеленал мертвое тело, чем, прости Господи, оно тебе помешало?! Теперь что, сам весь в дерьме извозился и меня хочешь заставить?! Так, что ли, по твоему получается?! Так я тебе, дружок, скажу категоричное нет! Капать я, конечно, тебе помогу, а закидывать в яму будешь один.

Последнюю фразу «смотрящий» за кладбищем говорил намного спокойней, кидая напарнику инструмент и заставляя его работать:

– Давай копай! В наказание будешь первым.

Уханов стал недовольно бурчать что-то из разряда «как будто было бы как-нибудь по-другому» либо же «да и ладно, словно впервой», однако послушно поднял копающее ручное устройство и принялся энергично откидывать в строну землю. Пройдя в глубину один штык, он немного устал и по всему было видно, что копал уже много медленней. Июньские ночи славятся тем, что являются в году самыми непродолжительными, поэтому отставной офицер, чтобы не затягивать время, вырвал инструмент из натруженных рук бывшего заключенного и принялся углублять яму дальше, предоставив напарнику возможность для отдыха. Рыхлая земля перекидывалась довольно легко, и через каких-нибудь полтора часа металлический штык ударился в верхнюю крышку гроба. Дальше можно было не углубляться, тем более что высота боковой стенки давно уже превысила полтора с лишним метра.

– Все, – сделал свое заключение Михаил Александрович, не забыв незадачливо пошутить, – можно заканчивать: все равно ему из этой ямы не выбраться.

Закончив свой непродолжительный монолог, он, располагая старой военной выправкой, даже без помощи второго напарника, довольно легко покинул это значительное уже углубление, поставив на угол ямы лопату и используя ее в качестве турника, не осыпав ни грамма свежего грунта.

– Теперь твое дело, Бродяга, – распорядился он, указывая на мертвое тело покойника, – скидывай его вниз и не забудь про пакет: он снаружи не нужен. Не пойму: зачем его было снимать?