Потусторонний. Книга 1 (СИ)

— О как. Спасибо, но даже не собирался задирать такого большого человека, — не соврал я, беззаботно улыбаясь. Хотя внутри холодно прикидывал где случился прокол. Неужели Пётр почувствовал касание того мира? Или экран души заметил? Нет, вот это вряд ли. Тут надо быть ну очень могучим одарённым. Значит, всё же, следы другого мира. Надо бы поосторожнее с выходом в порталы. Они скорее всего сильно фонят. Ладно, пустое, исправлюсь. Нужно двигаться дальше, и для начала — помыться. Ну и переодеться.

А потом непременно заглянуть к Анфисе Бабушкиной и показать добычу из детского рюкзачка. Хехе.

Глава 12

Когда я, грязный и потный, ввалился к себе в комнату, то увидел, что Княгиня висит под потолком, скрестив ноги по-турецки, и читает очередной женский роман. На моё явление, после двух ночей отсутствия, она отреагировала загадочной улыбкой и игриво поприветствовала пальчиками.

— Много сил, дорогая? — спросил я её, прекрасно зная ответ. Напарница деланно вздохнула, но глаза смеялись. Знает, хитрюга, что я в курсе того как она к моим источникам подсоединилась. Но мне не жалко. После закрытия зоны её во мне было вдоволь.

Сграбастав школьную форму, я потащился в душевую, где после жаркого душа с нескрываемым удовольствием переоделся в чистое. Перед зеркалом придирчиво осмотрел себя. Нескладный подросток в дурацком наряде. Привыкну ли я к этим чертам? Лицо заострённое, узкое, нескладное, вкупе с чуть великоватым школьным нарядом — ну такой себе жених.

Ничего, ничего. Всё можно исправить. Так, теперь надо в подвал. Бродить по Пушкинским Горам в такой униформе как-то даже неприлично. Поэтому надо споро приводить в порядок мой выходной наряд, который, конечно, тоже оставлял желать лучшего. А так как горничных у меня пока нет — стиркой надо заняться самому. Хвала всевышнему, в интернате была прачечная. Причём современная, обустроенная довольно новыми (лет десять им, не больше) стиральными машинами. Для провинциального детского дома весьма неплохой результат. Плюс ко всему стиркой в подвальном царстве потенциальной чистоты занимались сами ученики, готовились к взрослой жизни, так сказать.

Насвистывая какой-то случайный мотив, я зашагал в подвал.

Уже наступил полдень, и интернат жил своей обычной жизнью. Занятия подошли к концу, и все готовились к итоговым экзаменам. По коридорам праздно шатались те, кого дальнейшие испытания не волновали, и задирали тех, кто ломал руки в переживаниях о том, как же они будут жить, если не сдадут русскую литературу на пять. Ведь нет там, в большом мире, жизни без русской-то литературы! Там, на небесах, говорят, только о ней и разговоры ведут. Ха.

В подвале я неожиданно встретил Семёна. Он как раз воевал со расписанной маркерами машинкой, пытаясь её запустить. Ворчал смешно, стучал по крышке кулаком. Я встал рядом, поправил его дверцу и нажал кнопку. Механизм тут же загудел, нагнетая воду.

— Спасибо, — светло улыбнулся парень. — Ты где был? Я вчера тебя обыскался.

— В городе, — просто признался я. — Гулял.

— Везё-ё-ёт, — протянул Семён.

— Тебя тут цепями не приковали, знаешь ли.

— Так и денег на такси не дали, — немедленно парировал он.

— Тебе дать денег на такси? — усмехнулся я, закинул в барабан вещи, потянулся за стиральным порошком. — Раз уж автобус вам, господин, не к лицу.

— Дай, — пожал плечами Семён.

— Зайди попозже и дам.

Повисла пауза. Разговор явно ушёл в неловкое для парня направление. Я же засыпал порошка, отмерил кондиционера, залил его по мерной риске и включил машинку.

— Слушай, — подал голос, наконец-то, Семён, — Илья… А каково это быть… Ну вот таким. Что это? Что изменилось внутри?

Я опёрся на машинку, глядя на товарища. Выглядел он чуточку потеряно. И, наверное, его можно понять. Мы ведь были неудачниками среди сирот. Два невзрачных и никому не нужных паренька, нашедших себя в своей никчёмности. И теперь Семён остался один. Неожиданно, но мне стало его даже жаль.

— Ничего толком не изменилось, Семён. Просто начинаешь видеть что-то новое, чувствовать новое. Вон, когда сквозит — тебе холодно. А когда рядом сила — ты это также чувствуешь. Описать не можешь это самое «холодно», а знаешь что это. Как воздух в руки взять.

Я схватил пустоту ладонями, сделал вид что заглядываю внутрь:

— Вроде бы и ничего нет, а вроде бы ты знаешь как из этого ничего вытащить энергию и изменить её. Направить куда-то.

Семён восхищённо покачал головой.

— Вот как-то так, — резюмировал я. — Ничего особенного.

— Ты стал совсем другим человеком, — признался Семён. — За один вечер изменился. Поэтому прости, но никак не могу с тобой согласиться. Это особенное.

— Когда ты меняешься, ты этого не осознаёшь, — заметил я. — Это жизнь.

Он промолчал, но губы его поджались.

— Мудростью теперь делишься. Хорошо тебе. Девочки только о тебе и болтают. Артемьев то, Артемьев сё. Артемьев мне сегодня снился, он такой властный был. Ты и правда Сашу трахнул?

Я поморщился:

— Акт любви называть словом «трахаться» нельзя! Что за принижение великого интимного таинства? Звериное какое-то, право. Трагичен такой упадок нравов. Безмерно трагичен.