Потусторонним вход воспрещён

Я торопливо семенила возле парня и исподтишка разглядывала его. Смешной — это слово почему-то первым пришло на ум. Высокий, худой, с бледными веснушками на щеках. Курносый и печальный. Даже нахохленный. Если б не грусть, спрятанная в уголках улыбки и на дне глаз, Вася походил на театрального Петрушку. А так смахивал скорее на Пьеро.

Мы шли вдоль той самой красивой пешеходной улицы с фонтаном и скамейками. В спину подгонял величественный тяжелый звон церковных колоколов. Из динамика сувенирного магазина долетала бодрая музыка. Колокольчик на двери пекарни тихонько звенел, возвещая о приходе покупателей. На широком постаменте стоял отлитый из чугуна памятник: нарядный молодой человек в треуголке моряка, сидящий верхом на пушке. Проходя мимо, я прочла надпись: «Бомбардир Василий Корчмин» [13].

— Это ключ от заводной куклы, — уверенно сказал другой Василий. Я даже разозлилась: откуда ему-то знать наверняка?! — В каморке Мастера кукол было много игрушек с заводом. И одна даже… — Парень неприязненно передернул плечами.

Из рассказанного мне вырисовывалась нерадужная картинка: вместо магической конторы мой новый знакомый попал в непонятное место с меняющимся интерьером — то ли общежитие, то ли мастерская по пошиву кукол. Один раз он вообще очутился под землей и шел по узкому тоннелю. А потом снова вышел в комнату, где двигались заводные куклы. И одна из них напала на него по приказу молодого хозяина. Василий хотел сбежать через дверь, но угодил в подвал. Точнее, про подвал мы только сейчас выяснили.

Он отчаянно утверждал, будто то место, говорящие манекены и пропавшие дети как-то связаны между собой. Я не знала, что ответить, но почему-то сразу поверила — особенно про метро, кукол вместо пассажиров и ключи.

Классная руководительница в бывшей школе работала по совместительству психологом. Во время классных часов она любила рассказывать всякие истории и фишки из своей профессии. В частности, что в коллективном бессознательном людей прячутся одинаковые образы.

Так вот: либо этот туманный мрачный город плохо влияет на жителей, подкидывая им одинаковые сны, либо в наших кошмарах прячется нечто большее, чем безумная фантазия…

Я совсем задумалась и не заметила, как между нами повисла неловкая тишина.

— Зачем ты вообще ходил к колдуну? — спросила я.

Всегда интересно, что сподвигает людей на такие спонтанные необычные шаги.

— Из-за девушки.

Я деликатно промолчала, но Василий решил уточнить:

— Я проспорил другу, что на сеансе у мага спрошу, где и когда встречу свою судьбу. А он вызвался сам все организовать.

— И тебе ответили? — уточнила я.

— Я истратил свой вопрос на пропавших детей. Колдун… Если, конечно, это был он, сказал, что потери — естественный процесс, когда одно Время сменяет другое. Белиберда невнятная…

Я поежилась от нехорошего холода внутри живота.

— Откуда ему известно?

— Этого мне спросить не дали. — Василий демонстративно потер затылок. Даже невооруженным взглядом было видно, какая у него там шишка. — Скажи, ты слышала когда-нибудь о Хранителях?

— Нет. Мы всего неделю назад переехали, — отрезала я. И, чтобы хоть как-то унять тревогу, сменила тему с мистической на обыденную: — А где ты работаешь?

— Тут в кафешке недалеко. А вообще — в театре.

Ух ты! С Петрушкой я, кажется, угадала.

Василий махнул рукой, указывая на двухэтажное здание с часами и башенкой. Впрочем, уже знакомое по вчерашней доставке. Я узнала в Васе нерасторопного паренька на кассе, который долго собирал заказ, еще умудряясь болтать с девушкой в рыжей форме. Она оклеивала район ориентировками с детскими фотографиями.

Знай я тогда, что через несколько часов та же беда коснется и нашей семьи…

На стеклянной двери кафе тоже висела оранжевая листовка. Василий пропустил меня вперед, произнес негромко: «Я скоро», — и скрылся в глубине зала. Я заметила, как он направляется к серьезной деловой девушке в узкой юбке и строгой блузке, стоящей у входа с надписью «Служебное помещение».

Я заказала в терминале большой стакан кофе, забрала его и села за столик недалеко от окна. Над стаканом поднимался ароматный пар. Я грела в нем ладони. Так странно и непривычно брать еду для себя. Не упаковывать торопливо в курьерскую сумку, а сесть, как все, глядя на серый город в мелкой завесе грядущего дождя.

Над низким павильоном через дорогу горела синяя «М»-ка метрополитена. Люди появлялись и исчезали в распашных дверях. Напротив замерли чугунные кони, запряженные в синий вагончик, на котором желтели крупные буквы: «Авиа и ж/д кассы». Коней вел под уздцы вышедший из кабины вагоновожатый. Он тоже был частью памятника. [14]

Я достала из кармана телефон. На холоде тот успел наполовину разрядиться. Набрала маме.

— Алло!

— Вы где? — спросила я.

— Возвращаемся с папой домой. Смотрели камеры на подъезде и по району. — Голос в трубке звучал устало.

— Есть новости?

Мама помешкала.

— Нет, — бесцветно сказала она. — Я уже не знаю, что делать. Приедем, поговорим.

На заднем плане у них послышалась возня и автомобильные гудки — наверное, толкались в пробке на проспекте.

— Ладно, — шепотом сказала я и сбросила вызов.