Читаем Поваренная книга Самурая или Черт Те Что, а не книга о Японии полностью

В этом городе обилие того, что внутри, компенсируется полным отсутствием разницы между внутри и снаружи, вот и температура внутри дома полностью совпадает с температурой на улице. Одинарные стекла окон по периметру всех комнат радуют с утра видом восхода, но когда дома те же 10 градусов тепла, что и на ночной улице, то вставать в 6 утра на работу хочется все меньше и меньше. Бороться с дырками кажется бесполезным. В моей входной двери, ведущей прямо на открытую улицу (переходы на этажах не закрывают даже стеклом) прорезана широкая щель для писем и газет, ведущая в почтовый ящик, и, соответственно, тоже пропускающая поток холодного воздуха в квартиру. Точно так же, как на любой другой двери в Японии. Точно так же, как было на моей предыдущей квартире. С одним маленьким исключением — в отличие от предыдущей квартиры я живу теперь на 4-м этаже, в доме есть подъезд и домофон и еще один почтовый ящик перед подъездом, в который и попадают все счета и реклама. А к злополучному ящику на двери квартиры ни один почтальон добраться в принципе не может. У одних моих знакомых в квартире при включении кондиционера на обогрев создавалась такая акустика: дверной ящик начинал "петь" — завывал, выпуская горячий воздух на улицу через газетную щель.

В большинстве стран, из тех немногих, которые мне известны, дома в городах ставят вдоль улиц. По левой стороне и по правой стороне. Адрес дома — порядковый номер на улице. В Японии же улица в городском строительстве имеет значительно меньшее значение. Большинство улиц не имеют вообще никаких названий. Строят тут так: район делится на квадраты (различной формы), каждый квадрат получает номер внутри района, в каждом квадрате наставленные по квадратной сетке дома получают номер внутри квадрата. Так же прямо и устроен адрес. И лишь неназванные улицы отделяют большие квадраты-блоки между собой.


Если ваш дом оказался на краю блока — вам повезло. Это значит, что хотя бы в одно ваше окошко иногда все же попадает свет. Тем, чьи дома внутри блока, не видно ничего и никогда, и лампы на потолке приходится держать включенными не только по вечерам (так что в Японии нет “декретного времени” — просто и так никакого смысла не будет). Промежуток между стенами соседних домов часто не больше ширины ладони. Смотреть получается либо в сплошную стену, либо прямо в окно соседа. Именно поэтому все окна (а также и двери в туалеты) в Японии делаются либо раздвижными, либо открывающимися вовнутрь. Впрочем, многие строители уже догадались о бесполезности таких окон, и многие жилые дома строятся совсем без них или с маленькими окнами-бойницами, чтобы пропускать воздух. Ведь даже если вам повезло, и дом на углу блока, то до улицы — тоже ширина ладони, а там ходят люди и ездят машины, а, значит, все, кроме эксгибиционистов, закрывают окна ставнями или плотными шторами.


Впрочем, есть еще один шанс. В Токио большинство домов не выше двух этажей, и, если вам повезло жить в высоком доме — вид на крыши соседей вам всегда доступен. Но лишь через просветы между другими высокими домами, потому что высоких домов хоть и мало, но стоят они чаще всего рядом, в одних блоках.


Значительная часть действительно высоких башен — не жилые дома, а офисы. Зимой в ясную погоду из моего первого офиса можно было увидеть вершинку горы Фудзи. Но в офисах другая проблема. прямо не знаю, как о ней рассказать. Это очень тонкая психологическая проблема. Исключительно японская. Тонкий элемент восточной культуры, как запах хорошего зеленого чая. Короче, так — настоящие японцы никогда не говорят “нет” и никогда не увольняют сотрудников. Потому что если начальник не может сделать жизнь данного сотрудника настолько невыносимой, чтобы сотрудник подал заявление об уходе по собственному желанию, то это называется в Японии — плохой начальник. В качестве первого предупреждения сотрудника принято сажать у окна, мол — лети отсюда. В качестве второго я видел, как начальник буквально дрался с нерадивым сотрудником, кидаясь в него папками, но вот так просто написать “уволен” — это никому даже в голову не приходило. Восток — дело тонкое.

Случается, впрочем, и так, что в компании в принципе все сотрудники нужны и окна, к сожалению, тоже. На моей второй работе у окон сидели, от греха подальше, все хозяева компании и высокое начальство. А окна, от греха подальше, были замазаны непрозрачной белой краской. На моем нынешнем месте работы самые лучшие окна сделали в туалете — широкие, с видом на императорский дворец. Но на все окна туалетов не хватило. Начальство сидит в стеклянных коробочках в коридоре, далеко от окон, а меня, нового сотрудника на испытательном сроке, сразу посадили у окна. И я уже привык. В хорошую погоду видно даже Макухари Мессе в Тибе, ночное мигание огоньков на мосте-радуге, маленькие машинки, едущие по Гинзе, краснеющую стыдливо токийскую телебашню — подражать Парижу ей сложно. И тем не менее в этом есть своя красота!

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма из-за бугра

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное