Читаем Поваренная книга Самурая или Черт Те Что, а не книга о Японии полностью

Высокую японскую кухню трудно попробовать за пределами Японии, ее готовят только в престижных ресторанах, где цена ужина обычно зашкаливает за $200, и в дорогих традиционных гостиницах и постоялых дворах. Классический пример высокой японской кухни — это, конечно, кайсеки. Касейки-ужин, в отличие от европейского ужина из нескольких больших блюд, или китайской традиции, когда огромные блюда ставятся на стол для разделения между всеми гостями, состоит из множества, иногда буквально сотен, очень-очень маленьких отдельно приготовленных простых порций. Фактически для кайсеки не нужны тарелки — это еда из блюдец. Что, как раз понятно, ведь традиция кайсеки изначально зародилась как еда перед чайной церемонией, призванная расслабить и накормить гостя. В Японии говорят, что после хорошей еды и чай лучше.


Чтобы перечислить все деликатесы, подаваемые к кайсеки, не хватит и целой книги, если, конечно, это не поваренная книга. Маленькие блюдечки с буквально одной-двумя крошечными кусочками сасими, со свежеприготовленной темпурой, крошечные чашечки омлета с грибами чаван-муси, блюдечки с маринованными овощами, блюдечки с кусочками варенных овощей и далее и далее и далее — одно за другим сменяют друг друга без конца. Дымится терпкий горячий суп мисо. Грибы, овощи и рыба жарятся прямо на столе в маленькой мисочке — это набе. Один из самых дорогих и престижных деликатесов в Японии — ядовитая рыба фугу. Ее ни с чем не сравнимый вкус таит в себе и опасность — если сделать ошибку хоть на миллиметр в вырезке, то в еду может попасть смертельный яд. Поэтому все повара, готовящие фугу, сдают специальные экзамены. А в горных, далеких от моря, районах Японии свои деликатесы: подают свежее лошадиное или оленье мясо, порезанное тонкими маленькими кусочками. Мясо в Японии тоже дорогой и специальный деликатес. Японцы любят такое мясо, в котором полоски жира перемешаны с полосками мышц, так что в разрезе получаются красивые разводы, похожие на узор мрамора. Такое мясо называют мраморным и животных непрерывно массируют специальными массажными аппаратами для получения этого результата. В конце еды придет время и маленьких японских бобовых сладостей вагаси ручной работы. Не удивительно, что такой ужин стоит дорого — работы у повара действительно невпроворот. Ведь каждое блюдо должно быть очень простым, каждое блюдо должно быть лучшим, каждое блюдо должно быть свежим, и над каждым крошечным блюдом надо возиться отдельно. Это — высшее искусство японской кухни.


Чтобы добиться идеальной свежести всех деликатесов, подаваемых в кайсеки, для их приготовления используются только сезонные продукты. Поэтому японцы говорят, что кайсеки выражает дух сезона и красоту природы. Для украшения блюд осенью к столу обязательно положат маленькие красные листочки японского клена, момидзи. Весной могут заварить чай с первыми распустившимися бутонами сливы. Улыбнется летом попавший в салат цветок астры. А зимой вас может ждать на тарелке маленькая жаренная рыбка с животом, раздувшимся от икры.


Как самая дорогая, самая престижная, самая аристократичная еда в Японии получила свое название? В старые времена, когда отопить зимой японские дома было так же непросто как сейчас, японцы клали в очаг камни, нагревая их. Эти нагретые камни клали в подолы одежды-кимоно во время еды, для приданию телу тепла. Эти нагретые камни назывались кайсеки. Легенда гласит, что однажды в доме бедного буддийского монаха совсем не осталось еды и он предложил гостю на ужин только один такой теплый камень и ничего больше.

Приятного аппетита

Однажды, когда я был еще студентом, с моим научным руководителем, которого, как все в Японии, я называл только сенсей, мы отдыхали в отеле на берегу большого красивого озера Кавагутико. Какой же отдых без ужина? Блюда сменялись одно за другим. И далеко не все из них я мог определить вообще как еду.

— Что это, сенсей? — спросил я, стараясь не смотреть в миску.

То, что лежало в миске, напоминало отрыжку верблюда, если вы знаете о чем я говорю. Впрочем, я сам не знаю. Но рис в миске был плотно покрыт маленькими желтыми шариками, в какой-то пузырящейся болотно-желтоватой тянучей жиже. Пахло тоже соответственно.

— Это — барометр, — ответил сенсей, — барометр натто. Так в Японии называют ферментированные, то есть протухшие бобы. Этими бобами раньше кормили лошадей, и легенда гласит, что блюдо появилось, когда армия одного из самураев оказалась отрезана в горах. Еда вся закончилась, и даже лошадиный корм протух. И тогда генерал приказал своим людям есть тухлые бобы. Конечно, солдаты сначала испугались. Но японец — он всегда слушает старшего, а иначе он уже не имеет права называться японцем. И вот теперь это блюдо готовят как специальный деликатес, натто. Барометр натто. Если иностранец отказывается есть натто, то что же — он не японец. А даже если и ест — то японцем ему, конечно все равно не стать, но все-таки это уже другой иностранец. Передовой. И именно по натто такого иностранца проще всего отличить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма из-за бугра

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное