Поваренная книга волшебной академии

Ничего страшного. Она будет жить. Она испугана, но не ранена.

— Дружище, — растерянно проговорил Бинья. — Не шефелись. Пожалуйста.

Я все-таки шевельнулся. Дотронулся до горла, пальцы погрузились в горячее и липкое, и я понял: шар Марутти. Древнее заклинание, которое не использовали уже много лет — неостановимое, смертоносное, неудержимое. Я настолько расслабился, решив, что мы победили, что забыл — крыса всегда наносит последний удар перед тем, как сдохнуть. Вот и Дастин его нанес.

— Джон! — крикнула Майя так, словно я уходил куда-то в невообразимую даль, и она пыталась дозваться, остановить. В голове поднялся шум и звон, откуда-то взялся туман, заволакивающий зрение, и сквозь него я различил ухмылку Дастина, который бросил в меня шар и сейчас тряс рукой: такое заклинание всегда обжигает пальцы.

Ладно. Если кому-то сегодня суждено умереть, то пусть это буду я, а не Майя. Хотя это так обидно, умирать, когда уже…

— Джон!

Время потекло медленно-медленно, хотя с момента удара прошло несколько секунд. Я увидел себя со стороны — нелепо обмякшего на полу, какого-то изломанного, захлебывающегося собственной кровью. Бинья торопливо ткал заклинания, пытаясь мне помочь, но, уплывая все выше и выше по солнечному лучу, я знал, что это бесполезно.

«Майя», — подумал я, и мир померк.

* * *

Майя

— Я искренне рекомендую вам снова запечатать способности миррин Морави. Полагаю, в министерстве достаточно артефактов и знатоков для этого.

Превратившись в обычного человека, Винтеркорн держался с завидным равнодушием. Путы ректора Сомерсета сковали его магию так, что даже ниточки не осталось, но Винтеркорн сохранял полное спокойствие. Наверно, он ожидал чего-то в этом роде и заранее смирился. Казнить его, в общем-то, было незачем, шум скоро уляжется, и тогда Путы разорвут — найдут способ это сделать. Такие, как Винтеркорн, нужны в министерстве — это было ясно по тому, что его не уволокли куда-нибудь в пыточный подвал, а отвели в одну из дворцовых комнат.

— Я должна спасти Джона, — повторила я, кажется, уже в десятый раз. — Я некромантка, а он… Я могу усиливать жизнь, мирр Шернвуд говорил…

Язык сделался тяжелым, а губы стало жечь. Джон сейчас лежал в одной из комнат — заклинания Модеста Биньи, того тевторца, погрузили его в сон и остановили умирание, но все понимали: стоит их только снять, и с ректором Королевской академии будет покончено.

Я не знала, как мне удается сдерживать слезы и не кричать во всю глотку от горя. Джон закрыл меня собой от смертоносного заклинания, и это получилось у него настолько естественно и легко, словно он всегда хотел именно этого. Защитить меня. Спасти.

Если это не любовь, то какая она тогда?

— Вы необученная некромантка, — Просперо Конти вздохнул и с силой сжал пальцами переносицу. За окнами была глубокая ночь, этот день выпил все наши силы, но я понимала, что не смогу уснуть, пока не станет ясно, как спасти Джона. — Вы просто разрушите его, вот и все.

— Я умею контролировать себя, — сказала я, и Винтеркорн едва заметно кивнул. Я машинально отметила, что теперь ему будет не до завивания кудрей и косметических карандашей. — Просто скажите мне, что нужно сделать, и я сделаю.

— Хотите его убить? — небрежно осведомился Винтеркорн. — Тогда приступайте. Оживление мертвых и умирающих — это то, чему учатся годами.

— Я оживила бабушку, не учась этому! — вспыхнула я. Они просто не хотели, чтобы я спасала Джона. Мертвый герой в столичном склепе, спаситель отечества и короля, нравился им намного больше живого ректора Королевской академии. Герои никому не нужны, с ними всегда слишком много хлопот.

— Он прав, — вздохнул Конти. Надо будет рассказать Кетти, каков пылкий поклонник ее матери — упитанный, важный, равнодушный. — Миррин Морави, я не сомневаюсь: воскрешение вашей бабушки было случайностью. Если хотите умертвить Джона Холланда — вперед. А вы его умертвите, потому что у вас нет ни знаний, ни опыта, ни умения контролировать себя. Это его разрушит. Получите пустую оболочку без души, которая будет мычать и гадить под себя. Вам это нужно?

Я осеклась. Снаружи усиливалась метель, и где-то в парке летали снежные лебеди — наши с Джоном. Где-то совсем рядом — протяни руку и прикоснись к своему чуду, пока оно еще с тобой, пока оно еще не ушло за ту грань, из-за которой его уже не дозваться.

— Я могу вам верить? — спросила я, глядя в лицо Конти и понимая, что ему ничего не стоит меня обмануть. Сказать то, что я хочу услышать, просто для того, чтобы я заткнулась. Но министр не отвел взгляда, кивнул и произнес совершенно искренне:

— Можете. Я хочу спасти Джона не меньше вашего.

В носу защипало.

— Тогда скажите, что я должна делать?

Конти вздохнул. Бросил цепкий взгляд в сторону Винтеркорна, и я подумала, что мирр Арно будет освобожден уже утром. Слишком много у них было общих дел — а Джон сейчас лежал неподвижно, его руки были скрещены на груди, и жуткую дыру в горле наполняла кровавая тьма.