Поведение

Даже политические противники коммунистов в большинстве случаев не пытались обвинить их в вульгарном желании поживиться чужим добром (как это принято делать сейчас). Всем было понятно, что дело не в этом — или, по крайней мере, не только в этом. В конце концов, большевистское руководство могло бы поступить так же, как поступают современные российские коммерсанты — присвоив себе возможно большее количество материальных ценностей (а сделать это было вполне возможно), «верхушка» могла бы просто эмигрировать. Если бы большевики были бандой уголовников (как их сейчас принято изображать), они бы поступили именно так.

Разумеется, можно сказать, что большевиков интересовала власть ради ее самой. Эта теория, на первый взгляд более убедительная, не объясняет, ради чего они ставили какие-то странные эксперименты (типа "военного коммунизма" или последующей "коллективизации"), то и дело приводившие страну — и самих себя — к тяжелейшим кризисам. Обычное властолюбие могло бы привести к обыкновенной диктатуре, но диктаторы обычно не склонны заниматься подобными изысками. Разумеется, коммунистам нужна была власть — но не как самоцель.

Нельзя сказать и того, что большевики "хотели народу добра" (как бы ни понимать смысл этого слова) — хотя бы потому, что они были не склонны щадить ни отдельных людей, ни людей вообще. Нельзя сказать даже того, что благо коллектива они ставили выше блага отдельного человека — поскольку и ко благу отдельного человека, и ко благу коллектива они относились примерно одинаково, то есть без всякого уважения. Они мало ценили право на жизнь и личное счастье как отдельных индивидов, так и целых социальных слоев.

То же самое относится и к "стремлению к свободе". Очень часто революцию объясняли невыносимым угнетением народных масс, якобы имевшем место при царизме. Следует сразу отметить, что никакой свободы большевики даже не обещали. Они обещали диктатуру пролетариата — а это слово может означать все что угодно, но только не свободу.

Теперь мы, наконец, можем объяснить причины Октябрьской революции и последовавших за ней событий. Тогдашняя Россия была далеко не идеальным обществом, но и не самым худшим — даже по западным меркам. Русский народ никогда не отличался чрезмерным свободолюбием, и ради свободы (непонятно от чего) бунтовать бы не стал. Даже в недостатке справедливости — по европейским понятиям — российское государство упрекнуть было нельзя. Разумеется, существовало сословное неравенство, всевластие чиновников, мздоимство, взятки и многое другое. Но эти проблемы частично разрешимы путем введения обычной либеральной демократии, частично же неразрешимы вообще. В любом случае революция не является средством решения таких проблем.

Тем не менее в Росии имело место массовое разочарование в государстве как гаранте хотя бы минимальной моральности в общественных отношениях. Нарастающее напряжение между заимствованными формами общественного устройства и собственным содержанием проявлялось все сильнее и сильнее. Поэтому народ в конечном итоге не смог сопротивляться большевизму.[72]

Советский строй ("социализм") был, таким образом, попыткой реализации общественного порядка, соответствующего нормам Четвертой этической системы. Но всякий реальный общественный порядок является (прежде всего) компромиссом между этической системой и полюдьем. «Социализм» же предполагал нечто иное: компромисс между полюдьем и другой, заимствованной этической системой — хотя и на условиях, диктуемых полюдьем.

Последнее утверждение может показаться излишне категоричным, но его можно доказать. Если проанализировать все особенности советского строя за все время его существования, от политики и экономики до мелких деталей жизни, мы увидим две бросающиеся в глаза особенности:

если что-то невозможно было дать всем, то это всем запрещали;

если что-то можно было дать всем, то всех обязывали это иметь.

Эти два правила никогда не формулировались в явном виде, но выполнялись очень последовательно. Первое правило, например, объясняет очень много, казалось бы, разнородных явлений — от экономического базиса социализма (общественной собственности на средства производства) до борьбы с элитным кино и литературой, "непонятной народу".

В самом деле, частная собственность на средства производства — это как раз то самое, что по определению не может принадлежать всем. Это не касается личной собственности (сколь угодно большой). У каждого может быть зубная щетка или же дом — но не фабрика. И не потому, что фабрика стоит дороже, чем дом — а потому, что кто-то должен работать на этой фабрике. Поэтому владеть собственностью на средства производства надо было запретить всем.