Повелитель

По железнодорожным путям, идущим параллельно автодороге, проезжали составы, редкие прохожие шли в сторону кладбища и монастыря, весенние птицы, пролетая, оставляли в воздухе пронзительные ноты. В зазеленевшей, но еще невысокой траве редкие одуванчики качали желтыми головами, ветер немного потеплел, облака разошлись, и теплый свет залил улицу. У Нади зазвонил телефон, и она тут же нажала кнопку ответить, чтобы услышать голос, звучащий как музыка, голос, у которого она знала все оттенки и интонации. Иногда ей казалось, только его она различает во всей полифонии этого мира. Она отошла от беседки, чтобы поговорить с Лялиным. Ехать на кладбище он наотрез отказался, но Надю это не огорчило. Когда она вернулась в беседку, вторая бутылка подходила к концу.

– Ну что, пойдем? – предложила она. – А то у нас для Михаила Афанасьевича ничего не останется.

– У меня есть бутылка коньяка, – похвасталась Лида.

– А у меня водки, – подхватил Антон.

– А вы подготовились!

Выйдя из беседки, друзья пошли вдоль дороги. К входу на кладбище вел пешеходный переход. За воротами было многолюдно, недалеко от схемы захоронений стоял серый киоск с надписью «Экскурсии, сувениры». Кроме биографических книг известных личностей, покоящихся здесь, продавались значки с их портретами. Тут же рядом стояла девушка – высокая блондинка с прозрачными глазами, предлагающая экскурсии по кладбищу.

– Так, кто нам нужен? – Надя подошла к схеме. – Булгаков здесь, Гоголь, Чехов…

– Маяковский! Заболоцкий! Багрицкий! Ой, Шаляпин, давайте к нему! Шухов! Хочу к Шухову! – подсказывали ей.

Почти все нужные им места находились на втором участке. Они прошли мимо могилы Юрия Никулина. Актер сидел, задумавшись, на каменном бортике. Рядом, опустив морду на лапы, лежала его собака, ризеншнауцер. Перед ее носом кто-то положил несколько шоколадных конфет в красных обертках.

– Вот второй, – Лида махнула рукой в сторону таблички с обозначением участка. – Идем искать.

Они неспешно бродили вдоль рядов, читая имена. Кресты, могильные камни, фотографии. Скромные надписи без фото или памятники в полный рост за высокой оградой. Все эти различия существовали здесь, в этом мире, а там, под слоем земли, все становилось одинаковым, лишенным привычных человеку знаков отличия.

– И все-таки странная штука смерть, – произнесла Надя, останавливаясь возле низкой старенькой оградки. – Если все закончится здесь, то для чего вообще делать что-то? Чтобы на твоем надгробном камне вывели слово «писатель» или «художник»?

– Между прочим, немало, – отозвался Ларичев.

– Думаешь?

– А что, на наших могилах должны, по-твоему, написать – «начальник цеха» или «пескоструйщица»?

– Да я же не об этом.

– А по-моему, все связано – жизнь, что ты делаешь и что потом напишут на надгробии, – сказала Аня. – Вот мне сейчас все равно, что на моем напишут. А на самом деле – как знать, что после?..

На могилах цвели тюльпаны, в воздухе сплетались запахи вишен, черемух и лип. Каштан расправлял молодые листья, разжимая крупные кулачки почек. Птицы перекликались, перелетая с дерева на дерево. Жизнь словно говорила: «Я здесь и я во всем». А внизу, под деревьями, безмолвно смотрели на этот мир могильные камни, даты и имена.

– Смотрите, сколько китайцев, – заметил Поль.

Через несколько рядов от них вслед за гидом с красным флажком тянулась длинная китайская экскурсия. Возле одной из могил они остановились, окружив ее.

– Давайте тоже посмотрим, когда они уйдут, – предложил Антон. – Наверняка там один из тех, кто нам нужен.

Туристы осматривали могилу Гоголя. Светлый бронзовый крест стоял на сером камне в изголовье каменного саркофага. На нем лежали свежие и увядающие цветы, алые розы, красные гвоздики, белые хризантемы. Поль, наклонившись над массивной чугунной оградой, прочитал надпись в торце саркофага: «Горькимъ словомъ моимъ посмѣюся Iеремiи, Гл. 20, ст. 8.».

– Вот так. Надеюсь, хотя бы здесь ему спокойно.

– Вот да. История с перезахоронением просто ужасна, – согласилась Аня.

– Это про литераторов, которые утащили из могилы кто сюртук, кто кость, а потом начали умирать? Ну-ну, – ухмыльнулся Антон.

– Та самая. Но там же была еще одна история, что пропала голова, то есть череп?

– Да, и потом Булгаков использовал это в «Мастере и Маргарите» про голову Берлиоза, – вспомнила Надя.

– Ну он же считал его своим учителем, – сказал Поль. – И потом, Елена Сергеевна взяла камень с первой могилы Гоголя, «голгофу», который, по легенде, Аксаков привез из Крыма.

– Голгофу, почему так назывался? – спросила Лида.

– Он по форме напоминал место казни Христа. Так вот, камень, когда Гоголя перенесли на Новодевичье, оказался не нужен, и вдова установила его на могиле Булгакова.

– А почему не нужен?

Лида наклонилась над оградой, фотографируя крест.

– Не знаю. Вроде он просто валялся тут где-то, она его и увидела. Потом у Гоголя же еще памятник стоял какое-то время, – ответил Поль. – Бюст, по-моему, к столетию его установили.

– А сейчас почему нет?