Повелитель

– Донесу. А купи мне еще свою книгу, а то у меня твоя только одна, новая.

– Не цените вы своего профессора!

– Очень даже ценю! И все ценят!

Когда они вышли из магазина, Лялин нес два больших пакета с книгами.

– Мне тоже в книжном всегда сложно остановиться, – пожаловалась Надя. – Я однажды почти всю стипендию на книги потратила. Куда теперь?

– Нам налево, чуть-чуть осталось.

Они прошли немного вниз, в сторону Кремля, потом свернули в одну из арок, за которой Надя увидела светло-зеленый дом с арками и двумя остроконечными башенками, напоминающий сказочный терем.

– Ух ты, красота! Доставай «Амбру»!

– Погоди, ты так до дома не доедешь.

– А я поеду домой одна?

– А ты с кем живешь? – он взял ее руки в теплые ладони. – Холодные. Замерзла?

– Нет. Я одна живу. Но у меня там сегодня Марина.

– Анохина? С мальчиком?

– С зайчиком! С одним мерзким женатым прозаиком. Он как-то к нам приходил несколько раз на семинар.

– А, такой с аристократичным лицом.

– Ага, он. Только никому не говори! Хотя и так все знают… А ты с кем живешь? – она подозрительно уставилась ему в лицо.

– Когда ты так прищуриваешься, мне даже страшно. Я живу один. Но ты не поверишь, у меня сегодня Лешка Комов, однокурсник.

– С девушкой?

– Нет, он приехал на конференцию по Сумарокову.

– Да? Ну ладно… Красивый дом.

– А ты знаешь, что его сюда переносили с первой линии? Когда Тверскую расширяли, все дома вместе с коммуникациями перенесли на несколько метров.

– Ха-ха, дом переехал! Хотела бы я на это посмотреть!

– А это еще не все. Пойдем!

– А «Амбра»?

– Вот там будет «Амбра».

Они прошли под аркой дома.

– О! – восхитилась Надя и остановилась, увидев внутренний двор, окруженный стенами. С внутренней стороны дом оказался светло-желтого цвета, окна были украшены наличниками и пилястрами, в центре над аркой выделялось углубление на четыре окна – два небольших по бокам, высокое четырехстворчатое центральное и тоже четырехстворчатое выше, над карнизом, но уже полукруглое. Все окна обрамляли фигурные наличники, а над боковыми находились украшения в виде больших раковин.

– Какой модерн, а? – улыбнулся Лялин и посмотрел на Надю.

– А это модерн?

– Вообще все это эклектика, тут и неорусский стиль, и барокко, но вот эти окна – чистый модерн. Но это еще не все. Идем!

Они прошли в арку и очутились в небольшом дворе-колодце. Центральная стена с другой стороны имела вид башни, опиравшейся на две невысокие круглые колонны. Здесь стояла оглушительная тишина, трудно было поверить, что всего в нескольких метрах от них шумит, гудит, сигналит и переливается огнями многолюдная Тверская улица. Надя подняла голову: в небесном прямоугольнике медленно плыли предзимние облака, верхние окна мягко светились, провода висели неподвижно. Стены дома укрыли их от посторонних взглядов, словно ладони доброго сказочного великана.

– Ты, кажется, хотела «Амбру?» – услышала она голос Андрея Мстиславовича.

– Хотела, – Надя посмотрела на него и потянулась к его губам.

Когда золотая фляжка наконец оказалась у нее в руках, Надя, отпив немного, сказала:

– Не знала, что в Москве есть дворы-колодцы.

– Есть. Их не очень много, но есть. Мне кажется, время здесь идет несколько иначе.

– Как на часах преподавателя? – улыбнулась она.

– Именно.

– Подпишешь мне свою книгу?

– Конечно!

Лялин достал из пакета коричневую обложку с названием «История семантики. Мифы и были». «Надежде с надеждой на неизбывность», – прочитала Надя и улыбнулась.

Она протянула руку к почти пустой фляжке, когда дверь подъезда, выходящего во двор, открылась. Из нее вышла пожилая женщина.

– Здравствуйте! – сказал Лялин.

Посмотрев сначала на них, потом на пакеты с книгами, местная жительница завязала беседу и за несколько минут рассказала все, что помнила об истории дома, включая переезд.

– Это очень интересное место, – говорила она, поправляя красный берет. – Здесь еще был дом Ханжонкова. А недавно тут снимали фильм про Гоголя, как же он назывался, голова, голова…

– Профессора Доуэля? – пошутил Андрей Мстиславович.

– Нет, не помню, в общем, про тридцатые годы. Здесь все забросали сеном, повесили веревки с бельем и снимали. Ну ладно, молодые люди, побегу. Книги свои не забудьте, я сначала подумала, там бутылки, а нет, гости приличные. Приходите еще!

– Какая милая женщина, – заметила Надя.

– Да, – согласился Лялин, – она сказала про бутылки, и я вспомнил, когда сразу после института работал корректором, и во время пьянок меня, как самого молодого из редакции отправляли сдавать бутылки. И начальник учил, что можно сдать горлышко с щербинкой – нужно прикрыть пальцем, когда отдаешь. Но мне было стыдно так делать, и я добавлял двенадцать копеек, а бутылку выбрасывал.

– У вас были пьянки?

– А что ж, мы не люди?

– Ну просто немного странно звучит: бутылки, двенадцать копеек. Хотя я помню тоже ящики, куда их сдавали… Смутно.