Повелитель Человечества

Император, одетый как любой учёный, стоял у плиты, положив руку на отвратительную топографию грудных мышц чудовищного человека. Его внимание было направлено на несколько соседних экранов и постоянно прокручивавшуюся на них информацию. Каждый экран показывал развёрнутый меняющийся поток биологических данных в цифровом, бинарном или руническом представлении. Аркхан тогда понял, что труп на плите вовсе не был трупом, до сих пор регистрировался пульс и прерывистая нечёткая мозговая активность.

Техноархеолог вышел из теней за ослепительным светом, направленным на тело. Он понял, что не может отвести взгляда от лица пациента и грубой ужасной кибернетики, внедрённой в череп лежавшего без сознания чудовища.

– Зубы Шестерёнки, – тихо выругался он.

Император казался слишком занятым, чтобы обратить внимание на богохульство. Крохотные схемы на кончиках пальцев испачканных кровью хирургических перчаток Омниссии прижались к груди гиганта. Они испустили ауру ультразвука – на нескольких соседних экранах под разными углами появились изображения примитивного внутреннего сканирования позвоночника и окружающей плоти. Дремлющее тело сильно дёрнулось и зарычало, словно от пронзившей нервную систему боли.

Аркхан посмотрел на искажённое страданиями лицо гиганта. Металлические зубы. Сморщенный лоб. Шрамы на шрамах. Протянувшиеся из головы кабели, напоминавшие кибернетические дреды.

– Ангрон, – выдохнул он имя.

– Да, – нечеловечески равнодушно подтвердил Император. – Я пытаюсь устранить причинённые Двенадцатому повреждения.

Император указал свободной рукой, также испачканной кровью, на три экрана, которые продолжали показывать мерцающий гололитический череп гиганта, мозг и позвоночник. Изображение было расколото десятками тонких чёрных усиков, которые были всем чем угодно только не органикой. Аркхан уставился на отсканированные изображения с медленно растущим пониманием. Учитывая опыт и образование его знание человеческой анатомии было абсолютным, но изображения на экранах не принадлежали человеку. Не соответствовали они и священным и одобренным путями аугметического вознесения.

Скорее они были богохульными.

– Полагаю, что ты видел это устройство раньше, – сказал Император. – Это так?

– Да, Божественный. В экспедиции в Гексархионские хранилища.

– Хранилища, которые снова закрыли твоим декретом, ратифицированным генерал-фабрикатором Кельбором-Халом, а всё найденное внутри осталось неизвестным.

– Да, Божественный. Знания представляли моральную угрозу и потенциальное искажение познания.

Пальцы Императора коснулись виска лежавшего без сознания примарха. – Но ты видел такое устройство.

Аркхан Лэнд кивнул. – В богохульных текстах, погребённых в Гексархионских хранилищах, оно называлось cruciamen.

Никак не прокомментировав услышанное, Император продолжил сканирование кончиками пальцев.

– Я никогда не видел его вживлённым и работающим, – признался Аркхан. – И никогда такую мощную модель, ни в стазисном поле, ни в хранилище. Устройства в закрытом подземелье были намного примитивнее этой конструкции.

– Я ожидал подобное.

– Зачем в Вашей бесконечной мудрости вы вживили это устройство в примарха?

– Я не делал этого, Аркхан.

– Тогда… к великому стыду признаюсь, что не понимаю, на что смотрю, Божественный.

– Двенадцатый и его легион называют их “Гвозди мясника”. – Император продолжал изучать информацию на экранах. – Ты смотришь на изменения моего оригинального шаблона Двенадцатого. Точнее говоря, ты смотришь на изменения примитивного гения. Перед этим осмотром я полагал, что улучшения, полученные Двенадцатым на Нуцерии, являлись источником его эмоциональной нестабильности. Моя гипотеза состояла в том, что они стимулировали в Двенадцатом чувство вечной, но, в конечном счёте, искусственной ярости. Но всё наоборот. Изменив краевую долю и островковую область мозга, хирурги нарушили умение Двенадцатого регулировать любые эмоции. Также они перестроили его способность получать удовольствие от любых чувств, кроме гнева. Только эти химические и электрические сигналы свободно перемещаются в его мозгу. Всё остальное или полностью подавляется или изменяется, чтобы причинять невыносимые страдания. То, что Двенадцатый до сих пор жив – свидетельствует о выносливости моего проекта примарх.

– Его собственные эмоции причиняют ему боль?

– Нет, Аркхан. Всё. Всё причиняет ему боль. Размышление. Чувство. Дыхание. Единственная передышка, которой он обладает, заключается в изменённом неврологическом удовольствии из химикатов гнева и агрессии.

– Как мерзко, – произнёс техноархеолог. – Извращение познания, а не очищение.

Император продемонстрировал только бесстрастный интерес. – Такая перенастройка физиологии, конечно, мешает высоким функциям мозга Двенадцатого. Весьма хитроумное устройство, учитывая его примитивность.

– Вы можете удалить его?

– Конечно, – ответил Император, всё ещё продолжая смотреть на экраны.

Аркхан изо всех сил постарался скрыть удивление. – Тогда, Божественный, почему вы не удалили его?