Демон убил несколько Дочерей Анафемы, но не нашёл в них ничего, что можно было бы съесть. Их плоть оказалась безвкусной, а смерти не приносили ни пищи, ни радости. Он ощущал их присутствие, словно пожирающий холод, их близость вытягивала его воплощённую форму, раскручивая нити самой сущности. С примитивной голодной хитростью он научился не выделяться среди меньших сородичей, принимать их форму, подражать слабости их тел, пока в идеальный кульминационный момент не наносил удар. Такое перевоплощение обманывало Золотых и серых, роботизированные души рядом с ними. Но никогда Бездушных. Дочери Анафемы всегда знали. Предстать перед ними означало сражаться истощённым и ослабленным, демон выучил из собственной охоты, что такое усталое отчаянное бессилие, когда смотрел на жалкие останки тех, кого убивал совсем не торопясь. Предстать перед Бездушными означало предстать перед тем же самым разрушением, которое он причинял другим.
Грубый злобный разум существа восставал от мысли, что является добычей. Оно менялось, перестраивалось и бездействовало, страдая от голода в эпицентре войны, чтобы оставаться незамеченным. Демон скользил среди непрерывных боёв, избегая тех схваток, где ощущал, как волны его сородичей разбивались о вытягивающее силы сопротивление Бездушных.
Прячась, демон принимал формы, неподвластные смертному взгляду. Он становился болезнью. Затем дыханием, предсмертным хрипом, влажным и щёлкающим в горле человека.
Обещание.
Шёпот.
Страх.
Сожаление.
Мысль.
Он просочился в несколько разумов, разделив сознание, словно амёба, и искал, искал, искал. Многие разумы оказывались неразрушимыми: слишком много времени потребуется, чтобы сокрушить их. Такие он оставлял в покое. Скорее умрут звёзды, чем он подчинит одного из Золотых.
Серых людей-машин было проще завоевать, но они представляли собой бесполезные и хрупкие пустые оболочки. Он устраивался в разумах военных сервиторов на баррикадах по всему городу, заставляя повернуть оружие друг против друга и – в редких драгоценных случаях – стрелять в спины наступавших впереди Золотых. Но Золотые уничтожали эти угрозы, как только обнаруживали, и что гораздо хуже, сервиторы не могли подарить острых ощущений, чувства вины или иных эмоций, когда убивали своих. Они чувствовали слишком мало, они обрывали жизни без страсти или паники. Поэтому они не давали пищи.
Он продолжал поиски и, наконец, обнаружил смертный разум, познавший достаточно кровопролития и сражений, чтобы окрасить все воспоминания в резкий красный цвет. Этот человек – ни Серый и ни Золотой – сидел на троне внутри холодного железа. Демон посмотрел сквозь его глаза и увидел компактную кабину управляемой техники: люди вокруг переговаривались на человеческих языках и машинных кодах, создавая ауру шума. Эти жалкие смертные смотрели на своего повелителя, как на короля.
Демон устроился поудобнее в мыслях человека, свернувшись вокруг агрессивных стремлений смертного, используя молочнокислое покалывание адреналина в его теле. Многие голоса и эмоции в черепе даже не принадлежали самому человеку, они побуждали его искусственным гневом из какого-то синтетического источника.
Теперь демон понял, где оказался. Он стиснул невидимые щупальца вокруг плотских органов человека и осторожно начал сжимать. Жизнь и предания потекли из органов, кровоточа языком, знаниями и воспоминаниями в глубинное восприятие демона.
– Модератус, – произнёс он ртом Энкира Морова, принцепса “Разбойника” “
– Да, мой принцепс? – ответила Талла, женщина с короткой стрижкой и окружённая подключёнными к трону управления кабелями.
Энкир обнажил зубы в мокрой улыбке. В гармоническом ответе на веселье своего повелителя “
Глоссарий
incendium pike - пика "Инцендиум"
Семнадцать
Договор Терры и Марса
Трибун
Негласные Меры
Командующие собрались в Шпиле бога. Те, кто не мог покинуть поле боя, присутствовали в виде гололитических проекций в натуральную величину из размытых цветов и мерцающих помех. Какой бы цели ни служил круглый зал в эпоху империи эльдаров, теперь она отступила на задний план, уступив интригам нынешних имперских хозяев, которые собрались среди гудящих когитаторов и ухаживавших за ранеными врачей. Центральный стол работал на малой мощности, проецируя тускло-зелёное гололитическое изображение безумной полой панорамы Каластара. Зенитные турели в непрерывной песне выбрасывали снаряды в небеса, заставляя дрожать призрачную кость башни.
Прямо в тот момент, когда Диоклетиан собрался обратиться к собравшимся офицерам, изображение принцепса Фейлы Ксан на командном троне сжалось и исчезло. Некоторые из офицеров сотворили знак аквилы или сложили пальцы в форме шестерёнки, мрачно признавая очевидную гибель Ксан.