Повелитель Человечества

Он привёл их сюда. Единственное создание, которому было по силам преодолеть последние барьеры вокруг Имперской Темницы, прорубило для них путь и проложило ковровую дорожку. Предупреждение, которое он собирался передать, так и не сорвалось с его губ.

Сигналы тревоги. Сигналы тревоги всё выли и выли. Облачённые в золото воины Десяти Тысяч окружили своего короля, они кричали и стреляли вверх. Их зажигательные болты растворялись в его высоком теле, а гнев обратился в ничто. Даже кустодии не узнали его. Он знал каждого из них по имени – вот Константин Вальдор, вот Ра Эндимион, вот Амон Тавромахиан – и всё же они направили на него копья и открыли огонь. Хорошие люди, люди с душами философов и нерушимой верностью, хотели уничтожить его.

Отец стоял в центре шторма и смотрел на него, смотрел на объятого пламенем вестника конца человечества. Каждый человек в зале – слуги, рабочие и учёные, которых ещё не пожрало пламя или которые ещё не разбежались под звуками клаксонов – смотрели вверх вместе со своим королём. Огненная фигура стала последним, что увидели многие из них, потому что его неистово яркое свечение навечно ослепило их.

Император посмотрел на него – Своего сына, Своё творение – глазами, видевшими смерть бесчисленных звёзд и цивилизаций.

– Магнус, – произнёс Он.

– Отец, – выдохнул в ответ аватар пылающей муки.

Часть 1 ГЛУПОСТЬ МАГНУСА

Глава 1

ПЕРВОЕ УБИЙСТВО. ЖАЖДА. ГОЛОД

Двое мужчин кричат в забытые времена. Рёв убийцы вторит воплю убитого. В эту самую раннюю эпоху, когда человечество ещё боится духов огня и молится ложным богам о восходе солнца, убийство брата – темнейшее деяние.

Кровь забрызгала лицо мужчины, как забрызгала и копьё в его руках, и камни под телом брата. Сгустки из раны и капли – убийца смаковал красное вино из вен брата, чувствуя тёплую кровь на заросшей бородой коже, пробуя на вкус всё ещё неоткрытые металлы и неувиденные моря. Пока горячая соль пролитой жизни обжигала язык, мужчина понял с невозможной ясностью:

Он – первый.

Человечество – во всех его бесчисленных формах на тысячекратном пути от жалкого ящероподобного до млекопитающего с тёплой кровью – всегда боролось за выживание. Даже являясь сутулыми обезьяноподобными и звероподобными протолюдьми, оно вело мелкие и ничтожные войны кулаками, зубами и камнями.

И всё же он стал первым. Ни первым, кто ненавидел, ни даже первым, кто убил. Он стал первым, кто отнял жизнь хладнокровно. Он стал первым убийцей.

Рука умирающего брата протянулась к нему, проведя грязными ногтями по потной коже. В поиске милосердия или мести? Мужчина не знал, и в гневе его это не волновало. Он вонзил деревянное копьё глубже в податливую плоть и поцарапал кость. И он продолжал кричать, и он продолжал рычать.

Крик первого убийцы прорубил завесу, одинаково отозвавшись в реальности и нереальности.

Для ожидавших в варпе тварей человечество никогда не споёт песню слаще.

За завесой крик превратился в карнавал форм, пышных и бесконечно разнообразных. Слабые законы физики, которые столь холодно управляют материальной вселенной, не имеют здесь никакой силы, здесь все сдерживающие принципы распадаются на бессвязные фикции. Здесь умирает само время.

Он погружался всё глубже и глубже, разрушаясь, растворяясь и перестраиваясь в бесконечном шторме. Он разрывал ливни других криков, которые ещё не прокричали вслух. Он пронзал огненную плоть вопящих призраков, добавляя новые мучения этим потерянным и неприкаянным душам. Он рассекал болезнь, которую победили созданными людьми лекарствами двадцать шесть тысяч лет назад.

И вперёд. И вперёд. И вперёд. Он сталкивался с мгновениями, которые ещё не произошли, и с мгновениями, перед появлением которых минует половина вечности. Соприкасался с событиями, которые имели место, когда ранние терранские существа выдохнули воду и – впервые – вдохнули полные лёгкие воздуха.

За завесой не было до и после. Существовало только сейчас. Бесконечное и вечное сейчас в изменчивых волнах безграничной злобы.

В этой злобной черноте светились огоньки: огоньки сознания, притягивавшие тьму. Эти же огоньки вспыхивали, вопили и растворялись от малейшего прикосновения окружавших их сил. Мечты и воспоминания обретали форму и сразу же разрушались возникавшими из небытия когтями и челюстями.

Крик проходил сквозь каждый шёпот ненависти, который когда-либо произносил человеческий рот или мыслил человеческий разум. Он гремел подобно молнии в небесах умирающей цивилизации, которая исчезнет, так и не познав чудо космического полёта. Он ломал каменные руины города культуры, которая обратилась в пыль тысячи лет назад.

Из своего рождения в дыхании и звуке крик стал едкой пустотой, а затем яростью и огнём. Он стал обжигающей памятью, разрывающим шёпотом и кровоточащим пророчеством.