Повелитель четверга. Записки эмигранта

За ней плыла другая лодка, также управляемая гондольером с шестом. В середине этой лодки был установлен огромный барабан. За ним стоял человек в высокой золотой шляпе жреца и торжественно бил в него правой и левой рукой. Один раз в секунду. И барабан этот гудел как церковный колокол. Или как потревоженный пчелиный рой.

Справа от меня на берегу сидела странная парочка. Старуха держала на руках годовалую девочку. Рядом с ней сидел сердитый и насупленный китаец в пестрой шапочке, в руках у него были ручные меха, такие, какие используют ювелиры или кузнецы. Сопло мехов было вставлено в задний проход ребенка. Китаец яростно сжимал и раздувал меха. Трудно было понять, причиняет ли это девочке боль или приносит удовольствие. Надувает или просто сушит ее. Животик ребенка был раздут как у беременной.

Мне было жаль девочку, но я не встал, не подошел к ним, не вырвал меха из рук гадкого китайца, не треснул ими его по голове… я знал, что и меха и девочка и старуха и китаец – не более чем миражи, фата-морганы, не существующие на самом деле фигуры из параллельного мира. Мои руки схватили бы воздух…

Да, схватить я не мог ничего, но наблюдать мог… хотя все представлялось мне как будто я смотрел сквозь призму… и наблюдал и рисовал.

Три нагие женщины собирались купаться. Одна из них носила протез ноги ниже колена. У другой была искусственная голова. Третья явно была почитательницей божественного Кришны.

Кажется, они не замечали ни огромного рака, ни свившейся в клубок длинной змеи, ни крокодила, ни паука. Эти твари только что вылезли из реки и явно собирались напасть на находящихся на берегу людей и полакомиться их плотью.

Два беззаботных маленьких мальчика играли в полуметре от крокодила, уже раскрывшего свою зубастую пасть. К стоящему на коленях прокаженному с забинтованным лицом подползала змея. Рак размером с ванну нувориша подбирался к точильщику ножей и ведьме, пекущей в своей круглой железной печке то ли пирог, то ли чью-то голову.

По реке мимо меня мирно проплыл длинный плот с шалашом, на котором двое мужчин перевозили пустые ящики, бочки и корзины. Первый – управлял небольшим парусом, второй – поддел багром колоссальную рыбину. Эту же рыбину загарпунил трезубцем стоящий на мосту рыбак. Рыбак и человек с плота ожесточенно спорили о добыче и тянули рыбину на себя. Готовы были применить свое оружие. Рыбина не сопротивлялась, только тихо увещевала спорщиков: «Господа, опомнитесь, как вам не стыдно, подумайте, какой пример вы подаете подрастающему поколению».

Интересно, сколько лет они будут спорить. Или это навсегда?

Со стороны канала к мосту приближались: озабоченный всадник-охранник, двое носильщиков, несущих на носилках нечто вроде переносного кивория с балдахином, верблюд, груженный стогом сена с известной картины, и хмурый погонщик. Что же хранилось там, в кивории, под балдахином? Может быть – чудотворная икона или святыня обыкновенной жизни, кастрюля с гороховым супом с шкварками? Или прах последнего императора, завещавшего похоронить себя на Святой земле? Или чучело любимицы епископа, ручной обезьянки? Неважно.

На каменную стену трапецеидального в плане укрепления, построенного в месте слияния реки и канала, карабкался огромный спрут (такой, каких рисовали в старинных книгах). Беззаботно рассевшаяся на стене троица бездельников (один из них играл на флейте, другой рассеянно следил за развитием спора из-за рыбы на багре, третий широко расставил ноги и сосредоточенно пускал ветры) не обращали на него никакого внимания, меж тем как спрут уже дотянулся толстым щупальцем до одного из них и готов был утянуть в свою ненасытную пасть. Как же мы все очаровательно легкомысленны… пока могучие зубы дракона не начинают ломать нам кости и выпускать кишки.

Из замка вышла траурная процессия. Мужчины несли гроб на руках. Я услышал слаженное пение монашеского хора. Они хоронили умершего настоятеля. Или главного винодела. Или лысого черта. Какое мне дело?

Чуть в стороне молодые крестьяне – парень и девушка – любили друг друга в миссионерской позе прямо на земле.

По небу летели ведьма на помеле и три огромные жабы.

Несколько крупных рыб, забыв о своем естественном местообитании, парили в облаках и охотились на ошалевших от ужаса перепелок, которых спугнули охотники.

Козочка мирно щипала свежую черную травку. Старый козел, как всегда, пьянствовал.

Овечки терзали еще живого волка.

Морские свинки готовились к эмиграции.

Я посмотрел в воду, на свое отражение, и, о горе, увидел вместо хорошо знакомого мне лица, голый череп с ужасными вытекшими глазами.

4