Повелитель гроз. Анакир. Белая змея

Но посланцы короля Равнин ничего ему не ответили.

Он думал об Астарис, когда они ушли. Из всех прекрасных вещей, окружавших его, она была самой прекрасной. Странная, редкостная женщина. А за высокими окнами снег падал в отверстия обледенелых фонтанов, и он почувствовал, как этот леденящий холод просачивается в его кости.

Еще до окончания третьего месяца снегов разрушенный город снова заполнили Висы.

Они приезжали в колесницах, повозках, телегах, верхом на зеебах и пешком, не для того, чтобы поселиться здесь, но из вдруг вспыхнувшей преданности едва знакомому делу и еще менее знакомому народу. Спокойные Ланнцы, красивые заравийцы, эдирианцы, оказавшиеся замкнутыми и по большей части неразговорчивыми. Страна превратилась в бурное море, по которому на север и восток катились волны. Приходили даже солдаты — наемники из Зарара и Тираи вместе со своими офицерами, по ночам тщательно спарывавшими знаки отличия со своей формы, чтобы не компрометировать имя Тханна Рашека. Даже неразборчивый акцент Корла можно было услышать в эту пору на улицах, а в лагере, разбитом у его стен, среди прочих обитали два странствующих элисаарца, которые не испытывали горячей любви к своей родине. Кроме того, почему-то вернулись и многие из тех, в чьих жилах текла смешанная кровь, мужчины со светлыми глазами и темными волосами и белокурые и черноглазые женщины. Возможно, они чувствовали себя еще более одиноко, глядя на этого короля, который когда-то ничем не отличался от них, но взлетел столь высоко. Но давно подавляемая гордость и яростное недовольство уже кипели в них. Они были столь же готовы к борьбе, как любой из чистокровных заравийских наемников или мечтательных звездочетов-элирианцев.

Пришельцы принесли с собой свои собственные распри и раздоры. Они воровали друг у друга скот, зеебов и снаряжение. Они слагали каждый свои баллады и ностальгически тосковали по дому, который теперь перестал быть для них безопасным и скучным.

Это было странное время, ибо разрушительные силы уже пробудились, и люди чувствовали, как они все больше и больше овладевают их родными краями и их душами. Даже сейчас, в самом начале, ничто больше не могло оставаться таким, каким было. Вскоре все должно было измениться, исчезнуть с лица земли, и единственной возможностью остаться были либо невиданные перемены, либо полное перерождение.

Третий месяц Корамвис выдерживал осаду неумолимых снегов.

В эту лютую стужу фрейлина королевы, Дафнат, не обращая внимание на собственное саднящее от холода и стянутое в деревянную маску лицо, еще усерднее трудилась над королевским телом, умащая его кремами. Вал-Мала, чувствовавшая в снеге серьезного противника, почти не выходила из своих покоев. Теперь она больше не белилась. В беспощадном бледном свете зимнего дня ее золотистая кожа казалась хрупкой, точно старый пергамент. Ничто не радовало ее.

Я начинаю жить воспоминаниями, как старуха, думала она. — Это я-то. Я.

Она думала о Редоне, не как о человеке, а как о воплощении ее в нем разочарования. Воспоминания о том, как он впервые приехал во дворец ее отца в Куме, оставляли у нее во рту кислый привкус.

Ее отец был Правителем этого городка, небольшого и не слишком важного купеческого поселения с приземистыми башнями, больше всего напоминавшими раздавленные пирожные. В каком-то из путешествий короля он оказался у Редона на пути, в противном  случае ему, вне всякого сомнения, никогда бы не пришло в голову побывать там. Вал-Мала ненавидела Куму, как ненавидела свою ревностно оберегаемую девственность. Ее бесчисленные любовники, как могли, старались ублажить ее, и после каждого месяца Застис няньки с умелыми пальцами приходили ощупывать ее, чтобы убедиться, что она не зашла чересчур далеко. Таковы были обычаи ее дома.

В вечер перед приездом Редона ее фрейлины невыносимо раскудахтались, сходя с ума от нетерпения. Каких только историй о нем они не рассказывали! Истории о его власти и о его красоте, о его жгучих глазах, которые могли совершенно буквально раздеть женщину — волшебство, которое, в чем они были совершенно уверены, он как-то раз совершил. По случаю его визита Вал-Мале сшили платье из какого-то прозрачного материала, расшитого золотыми цветами, а волосы убрали в двадцать тугих косичек, густо вплетя в них жемчужины.

Встало солнце. Пробудившийся раньше обычного дворец просто обезумел от ожидания, и Вал-Мала в сопровождении тринадцати придворных дам в платьях из розовато-красного шелка отправилась на городскую стену. Оттуда, как ей сказали, она могла смотреть вниз и осыпать колесницу Редона цветами, как того требовали приличия. Ей дали все указания, но она ждала на стене, затаив дыхание в ожидании того, что он поднимет на нее взгляд.

Длинная бронзовая людская река нескончаемо лилась сквозь ворота Кумы. Наконец она разглядела его колесницу, украшенную узором, который нельзя было спутать ни с чьим другим. Она склонилась и осыпала его цветами, позвав его по имени, чего, как оказалось, было достаточно.