— Анак! — завизжал Амрек. — Он осмеливается изображать на своей печати змеиную богиню! — Он выскочил из кресла, ткнув в направлении шестерых личных телохранителей, плечом к плечу стоявших у него за спиной. — Заравийца… Найдите мне в Корамвисе какого-нибудь заравийца и приведите его сюда.
Два закутанных в красные плащи солдата с непроницаемыми лицами вышли.
Они отыскали в бедном квартале какого-то заравийского портного. Его жена бежала за ними, причитая и умоляя их, всю дорогу, пока они волокли бедолагу по узким переулкам до широких белых улиц, а потом мимо обсидиановых драконов Аллеи Рарнаммона. Избранники Амрека ухмылялись, а прохожие откровенно смеялись, ибо заравийцев, которые должны были прижечь гнойную язву восстания народа Равнин, но не справились с этим, в городе не жаловали.
Драконы втащили испуганно лепечущего портного в Зал Совета и поставили его перед Амреком.
Амрек вытащил из-за чьего-то пояса кинжал и распорол ветхую рубаху портного.
— Твой хозяин, Рашек, вонючий Лис с заравийской помойки, послал мне один подарок, который ты Отнесешь ему обратно.
Он ударил ножом. Хлынула кровь. Портной дико закричал и не прекращал кричать, пока Амрек вырезал на его спине схематичное изображение восьмирукой женщины со змеиным хвостом.
Наконец, дрожа, Амрек уронил нож на плиты пола. Заравиец потерял сознание.
— Уберите эту падаль. Отправьте его в Абиссу, живым или мертвым.
Тишина, стоявшая в зале, казалась такой густой, что была почти осязаемой. Старое лицо Главы Матона было серым и морщинистым. От вида крови ему стало дурно.
Катаос, не двигаясь, сидел в полумраке.
Больше не было никаких сомнений в том, что Амрек совершенно безумен.
В Оммосе свирепствовал мор.
Он пришел вместе с летней жарой. Люди мучились болью в животе, потом чернели и умирали. Из целого гарнизона в тысячу дорфарианцев, расквартированного в Хетта-Паре, которому пришлось хуже всего, осталось в живых всего двести, да и те в большинстве своем еле держались на ногах.
Желтоволосые степняки к тому времени уже взяли Уткат, где батальон оммосских солдат, сражавшихся с ними на оршской равнине, непостижимым образом обратился в паническое бегство. В конце концов сошлись на том, что виной всему губительное действие недуга и некоторые тупые предрассудки. Своих желтоволосых кукол оммосцы жечь перестали. Некоторые, как утверждали нерешительные слухи, вместо этого жгли восковые изображения Амрека. Все поголовно степняки были колдунами, заключившими сделку с адом и его порождениями — с баналиками, анкирами и демонами.
В конце концов новости дошли даже до Оммоса. Саардос действительно был разорен, а элисаарский король убит в Шао беловолосыми берсерками, в бою впадавшими в неистовство и, похоже, совершенно неуязвимыми. Элисаар по меньшей мере не мог больше снабдить Амрека войсками для его ожидаемого наступления, хотя Закорис и прислал щедрый верноподданический дар в три тысячи человек — с радостью и презрением. Они не боялись пиратов. Ханассор, недосягаемый в сердце своей скалы, смеялся над морским сбродом, кем бы они ни были. Пускай сотрут с лица земли Элисаар и двигаются дальше. Но все же, кто они были такие? Оммосцы знали это. Они были дьяволами, вызванными из Вод Эарла колдуном, который поразил их мором.
Армия короля Равнин добралась до Гапарра и приготовилась к осаде. Примечательно было то, что, несмотря на эпидемию, свирепствовавшую в осажденном городе, ни один человек из армии Ральднора, будь он вис или степняк, не заразился.
В тягучей жаркой синеве ночи стрекотали сверчки, шелестя хрупкими крылышками.
На склоне у стен осажденного Гопарра лежал желтоволосый мужчина. Время от времени он вздрагивал, не просыпаясь. Сверчки тревожили его сон.
К нему пришло ее лицо, ее забытое лицо. Оно было белым, совершенно белым, и прозрачным, точно кристалл. Оно висело в воздухе, будто маска.
— Аниси, — пробормотал он.
Никого не было в достаточной близости к нему, чтобы услышать его лихорадочный шепот или проникнуть в его спящий разум. Он всегда очень тщательно заботился о том, чтобы спать в одиночестве.
Далеко вверху небо распорола фиолетовая молния.
Рас резко проснулся, точно от толчка. Пробуждение каждый раз становилось для него мучением, ибо наяву он знал, что она мертва, а он — жив. Наяву он забывал ее лицо, помня лишь смутный образ.
Когда копье раскололо его череп и он убил Йир-Дакана в его верхней комнате, ему вдруг неожиданным откровением пришла уверенность в том, что должно быть сделано.
Он должен убить Ральднора.
Никогда прежде ему не приходил в голову такой способ исцеления его боли, но тогда, лишив жизни Йир-Дакана, он понял, как легко и как благотворно для его безжизненной души пролить чужую кровь.
Но Ральднор больше не был земным человеком. Теперь он стал големом, бездушным, как и он сам, могущим умереть, но для палача из плоти и крови — неуязвимым. Лишь судьбе, а не чьим-то рукам, под силу остановить то сверхъестественное существо, в которое он превратился.