Они добрались до местности, называемой Тумешем, где вырос довольно крупный и уродливый город из темных приземистых домишек, до боли напоминающих своих обитателей. Тумеш был богатым по меркам Таддры городом, поэтому Бандар мог рассчитывать продать здесь свои товары — в основном, украшения и женщин — ибо драгоценные металлы, камни и красота были в Таддре большой редкостью.
Они остановились на рыночной площади, и в фургон, пыхтя, забралась тучная старуха. Она раздела Астарис и нарядила ее в платье из розовато-лилового газа и медные браслеты, а в черные волосы воткнула бумажные орхидеи. Астарис подняла руку и коснулась волос, слабо улыбнувшись. Она думала о Ральдноре и о краске, которая скрывала его тайну, как и ее. Толстуха, решив, что девчонка совсем спятила, закудахтала на нее и вытолкнула на площадь.
Посередине красовался помост с навесом. Астарис загнали под него вместе с дюжиной других девушек, которые кто плакали, кто глупо улыбались. Ее окружение трогало ее не больше, чем мимолетный туман, ибо она думала только о нем. Это было ее горе и ее утешение. Она жила лишь прошлым.
— Смотри, Бандар, — предостерегла купца толстуха. — За эту не стоит слишком долго торговаться. Может, она и красотка, но явно не в себе, и они это заметят. Да еще и ребенок у нее скоро будет.
Последнее утверждение вызвало у Бандара любопытство. Интересно, это ребенок Амрека или ублюдок Сарита? Ладно, какая теперь разница. В цветастом платье ничего было незаметно, да и скорее всего она все равно его потеряет. Она казалась слишком тощей, чтобы выносить ребенка, а ела, хвала небесам, как птичка.
Торги начались около полудня.
Первой ушла парочка девчонок-иллумиток, шмыгающих носом, а следующей купили красотку из Марсака. Бандар уже начал тревожиться. Он вывел свою пленницу вперед и принялся расписывать ее достоинства толпе. У них что, глаз нет? Такое лицо, такие ноги, такая грудь… а скромница какая. Видали ли они когда-нибудь такую смирную и изящную женщину? Да она создана дарить блаженство!
Но покупатели, к его огромной досаде, все еще не решались. Ему никогда не приходило в голову, что она может быть слишком прекрасна, слишком совершенна, чтобы вызывать влечение.
В конце концов к помосту пробрался здоровый громила, растолкав толпу. Он был высоким для таддрийца и крепко сбитым, но под его спутанными волосами поблескивала золотая цепь, а плащ был сшит из добротной материи.
— Эй, сэр. Я вижу, вы знаете толк в красоте…
— Хватит голосить, купец. Я беру ее. Вот тебе три бара.
— Э, нет, господин мой, так не пойдет. Эта девушка стоит куда больше. Только поглядите на эту прямую спину. Подумайте, каких крепких мальчуганов она сможет вам нарожать…
— Три бара — мое последнее слово. Больше тебе все равно никто не даст.
Цену действительно никто не набавил. Бандар уже начал подозревать, что этот верзила из бандитов, залегших на дне в Тумеше и живущих на то, что успели накопить, после набега Амрека. В конце концов, позорно сдавшись, он продал свою невольницу и получил ничтожную цену.
— Как ее зовут?
— Силукис. — буркнул Бардар.
— Селухис, — повторил верзила, коверкая имя на свой таддрийско-закорианский манер.
Бандар, теперь оскорбившийся еще и за мать, толкнул девушку к верзиле и, пряча в карман три серебряных бара, мысленно пожелал им обоим подцепить друг от друга какую-нибудь заразу.
Его звали Слат, и он промышлял разбоем, как и подозревал Бандар, а также нанимаясь на службу к многочисленным лордам Таддры. Девчонку он купил потому, что она напомнила ему старые фрески на стенах разрушенного города Рарнаммона, где он время от времени отсиживался, когда в других местах становилось слишком уж горячо. Он был романтическим злодеем, и к тому же импульсивным, и понял, что сделал ошибку, купив ее, как только привел ее к себе в дом.
Но все же он не пожалел для нее вина и мяса, к которым она едва притронулась, а потом отвел в свою спальню. Но в этом деле она оказалась столь же никчемной, как и во всем остальном. Слат любил женщин с огоньком — чтобы повизгивали, ну или хотя бы чтобы у них хватало ума притвориться.
— Да уж, хорошо же ты даришь блаженство, клянусь Зардуком! Теперь придется тебе потрудиться.
Он понизил ее. Она чистила очаги и носила воду. Через три дня он выпорол ее за небрежность. Она оказалась дурочкой, а его ловко провели. Она даже не кричала и не плакала под розгами. Он задумчиво оглядел ручейки крови, струившейся по ее атласной спине. Она оказалась совершенно никчемной, годной лишь на то, чтобы на нее смотреть. Тогда, если уж учить ее хлыстом толку все равно не было, стоило обдумать другую возможность — не исключено, что ее купит какой-нибудь таддрийский лорд. Она будет неплохо смотреться у обеденного стола в каком-нибудь небольшом королевстве — красивая игрушка короля. Слат отложил хлыст и послал одного из своих подручных за целебной мазью.