Повелитель и пешка

– А ты не видишь?

Шарахнуло снова. Видно, там, за водяной пеленой, разразилась жестокая буря.

– Плохо дело!

– Щас еще хуже будет! – предрек светлый. – Чего стоишь, глазами хлопаешь?! Помогай!

– Ты что, сам вытащил его? После такого?

– Да!! Не стой как кукла! Он сейчас опять…

– Не ори!

Над холодной колышущейся мутью вспыхнуло яркое рыжее солнце. Горячие обручи сомкнулись на запястьях и потащили Обра наверх, к теплу, к жару, к солнечному пламени. Водяная пленка лопнула, высохла, испарилась, огонь опалил кожу, проник внутрь, растопил ледяной ком в горле. Обр подавился воздухом, задышал, часто и жадно, сел и оказался нос к носу с рыжей служанкой, которая крепко держала его за руки. Она засмеялась и отступила, приглашая и других полюбоваться плодами своего труда.

– Слабаки вы оба! Смотрите и учитесь. Вот как надо!

Оберон поспешил осмотреться. Хорошо бы понять, что все-таки происходит. Он по-прежнему находился в той приемной или, может, кабинете. Как последний дурак сидел на полу. Никакой воды вокруг не было. Вся она осталась за окнами, где лило, грохотало и завывало со страшной силой.

– Я всегда восхищался вашими талантами, госпожа Жданна, – приятным голосом сообщил черноволосый красавец с точеным бледным лицом, сидевший на полу слева от Обра в позе крайней усталости.

– А я нет! – сварливо заметили справа. – Ты зачем его сюда привела, курица этакая? Надо было прямо ко мне.

– Тебя же не было, – возразила курица.

Обр медленно поднял голову. Так и есть. Он. Тот самый. Сидит на коленях, опираясь руками об пол. Вроде силится встать, но не может.

Не раздумывая, Обр кинулся вперед.

– Ублюдок! Где она?!

Белобрысый мерзавец без сопротивления завалился на спину и только прохрипел:

– Уберите его!

Убрали Хорта очень быстро. Сил у него было так мало, что рыжая служанка смогла управиться в одиночку. Оттащила подальше и завернула правую руку за спину. Больно. Надо же, умеет! Обр не вырвался. Зря это он. Погорячился. Сначала надо прийти в себя, а уж потом…

– Отчего это он так… хм… набрасывается? – поинтересовался черноволосый. – Что ты ему сделал?

– Жизнь спас. В третий раз уже, – ухмыльнулся лежащий на полу белобрысый. – Привычка у него такая: сначала я ему жизнь спасаю, а потом он набрасывается.

– Врешь! – дернулся Обр. – Где она?!

– Ножик у него отобрали? – деловито спросила служанка.

– Отобрали. Только вы на это особо не рассчитывайте, – высказался белобрысый, – такой и без ножа зарежет. Слышь, отведи его… ну, туда. Может, польза будет.

Грохнуло и сверкнуло особенно сильно.

– А еще кто-то погодой заняться должен, – задумчиво произнес черноволосый.

– Может, само утихнет, – пробормотал белобрысый, вытягиваясь на полу и закрывая глаза.

– Вряд ли, – вздохнула служанка и пошла к внутренней двери, потянув за собой Обра.

– Куда? – упираясь, спросил Обр.

– Иди уже, – буркнула девица и для верности подтолкнула коленом.

Руку она так и не выпустила, держала цепко. Оберон решил не спорить и не сопротивляться. Ну, до тех пор, пока его на самом деле не начнут убивать.

– А этого я все равно достану! – пообещал сурово, больше себе, чем рыжей.

– Валяй! – легко согласилась она. – Только, когда друг друга доставать будете, меня позвать не забудьте. Страсть люблю смотреть, когда Варка дерется!

– Варка – это кто?

– Ну, господин Ивар. Смех и грех с тобой! Доставать собрался, а как зовут – не знаешь.

– Так это он… тот самый, который всех лечит?

– Угу. Они, стало быть, болеют, рожают, руки-ноги ломают, а он лечит и лечит. В Трубеже, в Пучеже, в Сенеже, в славном городе Бренне, и конца краю этому нет.

– Лекарь? – презрительно скривился Обр.

– Травник. Чего рожи строишь?

– Занятие неблагородное. Для низкорожденных.

– О, а ты, видать, высокого рода, с таким, как он, и подраться не сможешь?

– Драться я с кем хочешь могу, – огрызнулся Хорт, – а этого лекаря вообще по уши в землю вобью!

* * *

Пока пререкались, длинный светлый коридор под высоким остроконечным сводом закончился. Они вышли в зал, до того обширный, что Обр сначала решил – выбрались на улицу, на крепостной двор. В душе впервые шевельнулось уважение. Если внутри такие покои, то каков же замок снаружи.

Покои были украшены всем, чем положено при немалом богатстве: яркими красками росписи, длинными, свисающими откуда-то с недосягаемого потолка гобеленами, даже цветами, которые росли как-то сами по себе, будто прямо из пола. Наверху скрещивались потоки света, лившиеся из многочисленных, но невидимых окон. В окнах то и дело полыхали молнии, но гремело потише, подальше.