Пока мне было ясно только одно — я непонятно как перестал быть Кириллом Сергеевичем Москвитиным и стал Эрилом Греганом. Во всяком случае, так называют меня странные люди, в компании которых я очнулся. То, что я не в сумасшедшем доме, очевидно. Может, это какая-то секта? Не исключено, что меня и Веронику из дома Данилова привезли в какое-то тайное убежище сектантов и теперь… Нет, полная чепуха. Или это всего лишь галлюцинации? Мы с Вероникой побежали за Даниловым, что-то с нами случилось, нам, пока мы были в отключке, подельники Данилова ввели какие-то сильные галлюциногены, и теперь я потерял чувство реальности и принимаю наркотический бред за действительность? Вот это похоже на правду. А если так, у меня есть только один способ выйти из этого состояния — ничего не пить и не есть и постараться не спать, сколько хватит сил, чтобы мне не вкололи повторную дозу во сне. Посмотрим, что будет, когда чертова дрянь, которой нас накачали, перестанет действовать…
— Эрил! — Бреа подошла к моей постели с деревянной миской в руках. — Давай я покормлю тебя.
— Я не голоден, — буркнул я. — Я лучше посплю.
— Тебе надо поесть, — сказала девушка. — Ты два дня лежал бесчувственный и сильно ослабел. Посмотри, какой замечательный суп я для тебя сварила!
«Замечательный суп» оказался белесой бурдой из воды и муки, в которой плавало несколько кусочков репы и поджаренного свиного сала. Ни картошки, ни лука, ни моркови в супе не наблюдалось. Хлеб, который Бреа предложила накрошить прямо в похлебку, был темным, губчатым и издавал сильный кислый запах.
— Я не хочу есть, — сказал я решительно, поболтав в похлебке ложкой. — Ешь сама, я не буду.
— Эрил! — всхлипнула девушка. — Ты разрываешь мне сердце.
— Прости, дорогая, но я, наверное, еще не совсем здоров. Унеси свой суп.
— Может быть, ты захочешь поесть позже, — с надеждой сказала Бреа. — Я приберегу суп для тебя, хорошо?
— Хорошо.
— Завтра будет свободный день, и я испеку тебе пирог с рыбой, — сказала Бреа. — Белесая Лони дала мне трех больших карасей и немного крупы. Обещаю, это будет отменный пирог.
— Не сомневаюсь в этом.
— Мне надо покормить свиней, — промолвила девушка. — Я быстро. Ты не скучай без меня.
Она вышла, а я остался наедине со своими очень невеселыми думами. Дождавшись, когда девушка отойдет подальше от дощатой двери, я встал с постели и начал обследовать лачугу. Если этой мой дом, то живу я прям-таки совсем неважно. Чистой воды бомжатник. Хижина была по сути полуземлянкой, с бревенчатыми стенами и крошечными окнами, затянутыми какой-то мутной пленкой явно органического происхождения. Кровля была соломенной, уложенной на крестообразные стропила, и над моей головой весело чирикали птицы, влетавшие в дом через дыры в крыше. Вся обстановка состояла из широкого стола — по сути, щит из нескольких широких досок, уложенный на грубые козлы, — четырех очищенных от коры кругляков, заменявших стулья, двух широких лавок (типа кровати!) и большого сколоченного из досок сундука в углу. Рядом с сундуком стояли деревянная прялка и пара больших кувшинов. Я заглянул в них: в одном было немолотое зерно, в другом репа. В другом углу находилась кубическая печь из обмазанных глиной природных камней, а на ней я увидел посуду — деревянные и глиняные чашки, горшки и кувшины. Из одного горшка торчали черенки ложек, вырезанных из дерева. В лачуге не было ни единого изделия промышленной цивилизации, и это было совершенно необъяснимо. Какой бы сильной дурью меня не накачали, мое отравленное наркотиком сознание не смогло бы так исказить абсолютно ВСЕ окружающие меня вещи.
Я посмотрел на тлеющие в печи головешки и принял решение. Осторожно, чтобы не обжечься больше, чем надо, я просунул левую руку в жерло печи и коснулся пальцами одного из углей. Боль от ожога была сильной и вполне реальной. Оглядевшись, я увидел, что странный интерьер вокруг меня нисколько не изменился. У меня на лбу обильно выступил ледяной пот.
— Значит, не сон, — пробормотал я, дуя на обожженный палец. — И не глюки. Тогда что, ептыть?
Несмотря на владевший мной ужас, я решил провести еще один эксперимент. Отломив от лежащего у очага полена щепку, я написал на земляном полу сначала «Кирилл Москвитин», а потом «Эрил Греган». Странно, но это был мой почерк, он нисколько не изменился, разве только буквы получились малость корявые. Швырнув щепку в печь, я затер рукой надписи и заглянул в сундук.