Повелитель крыс

— Нет! Ты не имеешь права так поступить с ней! Только не она!

— Согласен, — ответил ему хор, и все взгляды снова устремились на него. — К тому же она — женщина. Это было бы унизительно.

Франтишек шагнул вперед, смерил Григория взглядом сверху вниз.

— Ты сохранил меня в превосходном состоянии. Это великолепно. — Серо-голубые глаза встретились с серо-голубыми глазами. — Вот она, моя славная победа! Я обманул моих врагов. После смерти я вернулся к жизни через их потомков… а теперь я могу обрести свою собственную плоть!

XXII

— Да, вот как все просто, и для этого нам не понадобится даже полная луна. Подобное притягивается к подобному, а более подобных друг другу существ, чем ты и я, не существует, верно?

Сдержав желание напомнить Михасю, что его древняя сущность теперь разделена между великим множеством людей, Григорий отступил назад. Только присутствие Терезы напоминало ему сейчас о том, что другому человеку, кроме него самого, грозит опасность. И все же он смотрел в лицо своей судьбы. Либо его поглотят, выпьют, как прочих носителей духа Михася, либо вышвырнут — а это означает небытие. Смерть.

Страх был сильнее прочих чувств, владевших Григорием, но гнев и ненависть боролись со страхом за первенство. Чем дольше он смотрел на Михася, тем более ненавистно становилось ему все, что было связано с этим злобным колдуном. Если он был таким до захвата его врагами черной цитадели, то Григорий только радовался тому, что обстоятельства последующей жизни его так изменили. Его прошлое «я» пребывало внутри наглого, безжалостного создания, для которого все прочие люди были всего лишь орудиями. Даже его дети — и те служили для него только инструментами для осуществления его воли.

«Возненавидь себя прежнего и возгордись собой — таким, каким ты стал!» Теперь Григорию стал лучше понятен смысл этих слов Фроствинга, хотя он не мог понять, чем бы они могли ему помочь.

— Моя дочь, от которой меня отделяют века, также сыграет свою роль, ибо она также несет в себе мою кровь, хотя она по силе уступает твоей. — Михаси дружно почесали подбородки. — Да, она сыграет сразу несколько ролей. Во-первых, она проследит за переносом. Подобное к подобному… это я уже говорил. Затем… затем… пожалуй, когда я обрету единство духа и тела, я возьму ее себе. Будет забавно поглядеть, каких детишек она народит на свет в ближайшие несколько веков. В них будет столько моей крови, что они смогут принести немало пользы и позабавить меня.

Что бы сейчас ни сказал Григорий, никакими словами не смог бы он выразить все, что думал о мерзком колдуне и о том, что тот замыслил. Он расправил плечи в надежде, что его магический дар все же вернется к нему, но добился только того, что его попытки привлекли внимание Михася.

— Не пойму, что ты так сопротивляешься? Другие явились ко мне с радостью, некоторые даже сами умоляли принять их. — Все носители духа Михася широко улыбнулись. — Ведь я всегда готов оказать помощь всем, кто попал в беду. Я с радостью исполнил их желание, теперь им больше не одиноко, не страшно.

В попытке потянуть время Григорий спросил:

— Давно ли? С каких пор ты…

— С каких пор я вернулся в духе? Вскоре после того, как первый из тех, в ком жила моя частица, вошел в ворота, которые охраняет мой верный слуга Фроствинг. Но я был и пока остаюсь пленником этого дома. Я частица замершего времени, которое существует только для тех, кто входит в ворота. Эти ворота переносились с места на место стараниями моих детей. — Он указал на Терезу. — Мои дети вложили немало трудов ради того, чтобы этот день настал. И я не вправе разочаровать их.

«Даже несмотря на то, что они действовали невольно и даже против своей воли?»

Григорий с новой силой возмутился наглости своего второго «я». То зло, что являл собой Михась, лежало пятном и на его душе, несмотря на то, что их душераздирающая разлука произошла несколько столетий назад. «Все эти жизни загублены ради этого чудовища! Фроствинг — и тот благороднее его!»

— Из всех них только ты должен по-настоящему мечтать о возвращении, Григорий Николау. Забавное у тебя имя, но какое-то слишком простое. Ты — это я телом и душой, пусть душа так долго странствовала вдали от тела. Неужели ты не мечтаешь снова стать единым целым? Неужели не чувствуешь, сколь оправдано наше слияние? Неужели тебе не понятно, как это важно — чтобы это произошло?

Ужас состоял в том, что Григорий и понимал это, и чувствовал. Некая часть его все больше желала быть принятой в целое, познать полноту бытия, которой ему всегда так не хватало. Но что еще ужаснее — его желание было продиктовано не только тем, что они с Михасем были связаны, а и тем, что на протяжении нескольких столетий он страдал от одиночества и не мог жить, как другие люди.

— Пора, Фроствинг, — негромко произнес хор Михасей, по всей вероятности, приняв молчание Григория за знак согласия.

— Слушаюсь, мой господин.