Повелитель крыс

Когда же это все началось? И почему это началось? Даже по прошествии стольких веков он задавал себе одни и те же вопросы. Григорий Николау не помнил первого визита грифона — видимо, эти воспоминания были вторыми по счету из похищенных Фроствингом. Похоже, грифон, истязая свою жертву, не преследовал какой-то определенной цели. Миновало несколько столетий. Уж должна же была наметиться хоть какая-то разгадка, должна была наступить кульминация. Тем не менее Григорию по-прежнему оставалось единственное — жить дальше, претерпевая извечные страдания…

Память его носила фрагментарный характер, и все же он помнил отдельные детали своего путешествия по истории. Большей частью он странствовал по городам Европы, но посещал и другие страны, в частности, побывал в Азии и Африке. Время от времени ему попадалась работа, за которую он мог взяться. В другое время он прибегал к своим немногочисленным талантам, тому дару, которым был наделен, — редкой способности к шулерству в азартных играх и махинациям в сфере бизнеса.

Но Фроствинг всегда разыскивал его. Григорий частенько гадал: сам ли он выбирал маршруты своих странствий, или они были тайно продиктованы ему таинственным демоном.

Я повидал столько, сколько другие и не мечтали бы повидать, я наблюдал за тем, как человечество пробуждается из мрака темных веков, но мне нечего рассказать и показать людям! Шестьсот лет, а может, и больше, но у меня нет иной цели в жизни — я всего лишь игрушка в лапах создания, явившегося из Ада!

Почему?

Неожиданно Григорий ощутил нестерпимое желание поскорее покинуть гостиничный номер. Безусловно, не стоило тратить магический дар на такие мелочи, как очищение тела и смена одежды, но сегодня Григорий все-таки решил воспользоваться заклинаниями, о чем, впрочем, искренне сожалел. Душ по утрам приносил ему ощущение обновления, казался началом новой жизни. Конечно, это была иллюзия, самообман, но Николау предпочитал получать хотя бы такие маленькие радости от будничной жизни. На самом деле он не только мылся под душем по утрам, но порой по вечерам принимал ванну — тогда ему казалось, что он смывает с себя груз дневных забот.

Пижама испарилась и тут же сменилась темным деловым костюмом и темно-синим галстуком. День, похоже, предстоял прохладный, посему Григорий сотворил еще и длинный плащ поверх костюма. Пышные волосы Григория, магическим образом причесанные, накрыла шляпа с полями. В этом веке шляпы были не особенно в моде, но Григорий все же предпочитал ходить в шляпе.

Негромко звучала музыка. Смётана. «Хэйкон Ярл», симфоническая поэма. По какой-то причине, ведомой одному Фроствингу, музыкальные познания Григория оставались практически нетронутыми. Почему — это Григория не интересовало. Он просто радовался тому, что это так.

Николау оставил радио включенным на всю ночь — он любил засыпать под музыку. Перед тем как выйти из номера, он решил было выключить приемник, но потом передумал — ему показалось нестерпимой мысль о том, чтобы хотя бы секунду-другую пробыть в номере без музыки, которая была столь близка его сердцу.

А уже через две минуты он выходил из вестибюля гостиницы. Швейцар распахнул перед ним двери и приподнял фуражку. Григорий кивнул швейцару и тут же выбросил его из головы. Ему не терпелось затеряться в утренней толпе пешеходов и представить, что он всего-навсего один из них.

Их жизни были так коротки, так поспешны, так суетливы… Григорий засунул руки в карманы плаща и принялся на ходу разглядывать встречных и тех, что шли в одну сторону с ним. Да, эти люди спешили жить, они порой не достигали того, к чему стремились, и все же им можно было позавидовать. Большинство из них были хозяевами собственной жизни, собственного времени. Да, пускай порой они принимали неверные решения, но главное было в том, что они обладали пусть ничтожной, но все же хоть какой-то возможностью выбора.

У Николау выбора не было. Он не мог умереть. Он мог нанести себе какие угодно раны, но они всегда заживали.

Как-то раз, более трехсот лет тому назад, он предпринял попытку самоубийства. Он помнил об этом, хотя вспомнить, из-за чего решился на этот отчаянный поступок, помимо самой очевидной причины, не мог. И эти воспоминания были у него отобраны. Самоубийство Григорию, естественно, не удалось, а пережитая после неудачной попытки агония заставила его больше никогда не предпринимать ничего подобного.

Но еще страшнее пережитой боли были непрерывные издевательства и насмешки грифона, который не покидал Григория все время, пока тот выздоравливал. Крылатый демон не отпускал его ни на минуту. В некотором роде Григорий потому так старался поскорее поправиться, чтобы побыстрее избавиться от своего мучителя. Но никакой благодарности к грифону из-за этого он не испытывал. Если Фроствинг и желал ему скорейшего выздоровления, то только для того, чтобы получить возможность терзать его и впредь.