Повелитель монгольского ветра (сборник)

Счастливый Краснов утирал слезы.

– Осторожней, осторожней, аспиды! – ругался он, глядя, как офицеров извлекают из-под стола. – В горницу их, да караульный чтоб раз в четверть часа проверял, не на спине ли спят – неровен час, захлебнутся!

Анненкова и Унгерна, стащив с них сапоги, свалили на широченную хозяйскую кровать. Веселый ужин при свечах продолжался. Иногда вместо караульного в горницу заглядывала старшенькая, но не было в этот час на земле женщины, на которую среагировали бы офицеры.

…Расходились под утро. В лазоревом тумане тонули окрестности, ранние дымы стлались над хатами. На ближайшей к окну горницы сосне сидела никем не замеченная сова. Форточка была раскрыта. Из комнаты доносился богатырский храп.

Птица сидела, нахохлившись и не шевелясь. По временам, когда ее ушей касался посторонний шум, она вздрагивала и поворачивала голову с огромными глазами.

Крысы ушли в эту ночь из купеческого дома и вернулись только зимой.

29 июля 2005 года, два часа дня, Каспийское море, Казахстан

Белый прибрежный городок тонул в мареве полуденного солнца. Пыль оседала на улицах за редким автомобилем, и долго лаяли вслед ему собаки. На центральной площади жался к нескольким чинарам, дающим негустую тень, жалкий базарчик: несколько старух с кастрюлями вареной баранины и картофеля, овощи, фрукты, телеги с рисом в мешках, тряпки. С одного из шатров, уставленного аппаратурой китайского производства, доносится жужжание диджеев, звучит песня:

Черный бумер, черный бумер,
Стоп-сигнальные огни!
Черный бумер, черный бумер,
Если можешь, догони!

К одному из лотков подошел высокий, худой человек лет тридцати трех. Джинсы, майка, стриженая голова, изможденный вид. Молодуха, торговавшая съестным – казы, конской колбасой и бешбармаком в кастрюле, – насторожилась и перестала жевать.

Человек долго стоял молча, глядя на еду. Потом поднял голову.

– Я хочу есть, – сказал он.

– Плати, – ответила молодуха.

– Я могу работать, только мне нужно поесть, – проговорил человек.

– Гони его, Марьяна, что с него толку, только вспотеет зря! – под громкий хохот окружающих крикнула ей бабища с золотыми зубами, торговавшая шмотками.

Человек обернулся и посмотрел на крикнувшую. Холодом блеснули голубые глаза.

– Я еще могу работать, – так же ровно произнес он, и золотозубая, осекшись, забормотала:

– Ишь, бичара! Может он! А ну пошел, пошел!

Человек не уходил.

В это время рядом с лотком остановилась машина, и толстый, коротко стриженный человек с золотой цепью на шее, подойдя, уронил:

– Насыпь-ка…

Молодуха засуетилась и стала накладывать в быстро протертое блюдо еду, наливать бульон в пиалу.

Подошедший, поймав взгляд голодного, спросил торговку, ощерясь:

– Хахаль твой?

– Да какой там! – заторопилась та. – Бич какой-то, говорит, есть хочу, а так, мол, сильный…

– Сильный? – с интересом спросил толстый и внимательнее присмотрелся к попрошайке. – Жрать хочешь? – полуутвердительно спросил он.

Человек сглотнул слюну, взметнулся и опал кадык на худой шее. Он кивнул.

Толстый взял блюдо и стал жевать. Картофель, лук, казы и баранина лоснились жиром, бульон просвечивал в большой пиале, и сок тек по его подбородку.

– Спляшешь, дам доесть, – утирая рот, сказал он.

Худой молча смотрел ему в глаза. Жрущий сначала щерился, затем перестал улыбаться и жевать, опустив блюдо и пиалу.

Худой посмотрел на блюдо. Мяса оставалось еще много. Постояв, он повернулся и пошел прочь.

– Эй, шавка! – крикнул ему вслед толстый. – А ну вернись! Вернись, падло!

Худой шел, не оборачиваясь.

Толстый, поставив еду, догнал его и рывком повернул к себе.

– Ты что, животное, не слыхал?! – задыхаясь, прошипел он.

Худой молча смотрел на него.

– Слыхал, – наконец ответил он, – но мне неинтересно с тобой говорить…

Возгласы удивления и хохот пронеслись над лотками. Толстый, оглянувшись на зрителей, побагровел.

– Да ты знаешь, лох, с кем говоришь? – шипел он с ненавистью, тяжело дыша, едва сдерживаясь.

– Знаю. Ты бык, – ответил худой.

Короткий возглас удивления еще раз пронзил площадь и замер. Толстый свалил его на землю одним ударом и принялся добивать ногами, повторяя:

– Падло, падло, падло!

Человек сжался в комок, подтянув колени к животу и закрывая голову, выставил локти. Толстый бил и бил его.

– Оставь, Мясник! – раздался ленивый голос, и град ударов стих.

Рядом стоял невысокий крепыш. Узкие косые глаза его смотрели, ничего не выражая, но Мясник заговорил извиняющимся тоном:

– А че он, Бек-хан, а? Как этот в натуре, че он, а?

Не обращая на него больше внимания, крепыш присел на корточки рядом с лежащим.

– Встать можешь? – спросил он.

Лежащий медленно разогнулся и встал. Мясник куда-то исчез.

Худой и крепкий молча стояли друг против друга.

– Я тебя видел раньше? Не припоминаю… – сказал казах.

– Может быть, – пожал плечами худой, – я многого не помню…

– Шиза, что ли?

– Нет, просто многого не помню.

– Ну а звать тебя как?

– Энгр. Барон фон Энгр, – ответил худой, и хохот, и свист, и рев повисли над площадью.