Повелитель монгольского ветра

– Обороты казенные знаете? Формы?

– Само собой.

– Возьмите у смотрителя бумагу и чернил.

– Не даст.

– Денег дайте. Время, время, господа!

«Его высокопревосходительству господину начальнику Охотского порта и гарнизона… – начал старательно выводить Софронов. – Милостивый Государь Фридрих Христианович! Довожу до Вашего сведения, что ссыльные военнопленные Беньов, Винбланд, бежавшие с места поселения в Казани и вознамерившиеся бежать за границу, с дурными тайными умыслами завладевшие чужими документами, а также бывший поручик гвардии Панов, бывший капитан артиллерии Степанов, бывший полковник артиллерии Батурин и бывший секретарь сената Сафронов, уличенные как участники возмутительного заговора, имевшего целью свержение законной власти Государыни Императрицы нашей, во время пребывания во вверенной мне губернии проявили себя хорошо, вели себя смирно и незлобиво, в воровстве супротив Государыни не замечены, но зело полезны могут быть, в связи с чем ходатайствую о достойном их приеме и размещении…»

И барон бросился в перелесок.

– Аа! Хорошо пошла, курва!

– Закуска у нас сегодня – типа «Я вас умоляю!» – доносилось от скатерки.

– Совсем Зиновьев допился, – пожал плечами Плениснер, прочитав депешу. – Он бы мне еще рецепт прислал, кислых щей…

– Ступай, голубчик! На словах вели передать, что все понял и принял к сведению! – махнул он посыльному, томящемуся в коридорчике канцелярии.

А тунгусы? А как же тунгусы, спросите вы? Неужели их не допустили пред ясные очи Фридриха Христиановича?! Ведь тунгус спит да видит, и все помнит, не забывает!

Но нет, их не допустили.

И, раз ни о чем не спросили, так и ладно.

А то б еще дознались, что они водку с русскими пьянствовали…

Ух, урус яман, яман!

Первый сон о Вере Павловне

Первые полгода в армии мыслей нет вообще. Им просто неоткуда взяться, а если и есть откуда, то некуда поместиться в забитой уставами и шугами дедов салабонской башке.

– Ррота… Стой, раз-два.

Рота маршировала на бетонке. Бетонка средь тунгусской тайги к обеду становилась черной от солдатских сапог.

Пекло неимоверно.

И… гнус! О, этот проклятый таежный гнус! Он же жалил и Беньовского…

Я зевнул. В комитете комсомола было прохладно и тихо. Лист ватмана пылился на столе. Ротную сатирическую стенгазету «Рашпиль», мною же и придуманную, чтобы не пылить по бетонке, я мог нарисовать за полдня. Ну, за день, чтобы не париться… Но я рисовал каждый выпуск неделю. А в остальные дни, спросите вы? Как же в остальные? Неужели маршировал?

– Нет, – отвечу я. – Рисовал ежедневный «Боевой листок». Собирал взносы, проводил политзанятия…

Скучно в канцелярии, тихо.

– Ррота… Шагом… Арш!!

О чем я думал, красивый, двадцатитрехлетний?

О ней, своей Дульсинее из села Абалаково, иже несть ни печали, ни воздыхания, иже не жнут, но сеют, и без вина пьяны бывают, ибо браги в каждой избе флягами, флягами. Ибо ждет она меня в полуденном мареве, отгоняя мошку журналом «Огонек», свернутым трубочкой.

Ждет, пока я уйду ночной тропой в самовол, и преодолею пятьдесят верст между нами на попутных КАМаЗах за три часа, и будут нега, и корчи, и шепот, сонное дыханье, трели соловья… И будет нам счастья целых полтора часа с небольшим, потому что обратного пути на тех же лохматых КамАЗах сквозь тайгу и ревность – те же три часа, и успеть надо в часть до подъема, и рисовать, рисовать, рисовать потом этот долбаный сатирический «Рашпиль»!

Я вздохнул и открыл сейф. Ключ от него я носил на шее. В сейфе лежали комсомольские билеты всей части. Приказ, снятый мною со стены у деканата.

Он гласил:

«Отчислить студента 4-го курса международного отделения факультета журналистики МГУ Воеводина И. В. за:

1. Академическую неуспеваемость.

2. Систематические пропуски занятий.

3. Аморальное поведение, повлекшее за собой частичное разложение коллектива».

И, главное, в жестяной коробочке – взносы. Я побренчал мелочью. Три рубля с гаком. Так. И еще семь рублей бумажками, их я прибрал давно и хранил на сердце, в военном билете.

Бутылка «Портвейна 777», «Три топора», по-народному, кило карамели «Снежок» и импортная яркая хусточка с попугаями, что так пойдет к ее нарядной наготе, нам обеспечены.

За все про все пятерка.

Пора в гарнизонный магазин.

О, как я стал взволнован!

История шахмат

«Король ходит на любое соседнее поле, которое не атаковано».

– Так. Нужна рокировка, – задумался Беньовский. – Я же все-таки король!

Он усмехнулся.

Король!

Сын венгерской баронессы и австрийского генерала словацкого происхождения, он не имел права – по законам австрийской империи – права на титул.

Не имел?

Плевать!

Он взял титул сам.

Какое дело ему, рыцарю и крестоносцу, до всяких условностей?

Рыцарь удачи и носитель креста расплат, он писал свою биографию набело, забывая перечитывать. Но и не внушал аборигенам старушки Европы и обитателям Азии, Африки и обеих Америк, что родился две тысячи лет назад в Месопотамии.

Не врал, что всю Столетнюю войну провел в седле.