Солнце медленно набирало высоту, всё сильнее нагревая землю и усиливая ароматы портового города. Солёный запах моря, рыбы и водорослей затмила в доках вонь корабельной смазки и кипящей смолы, а за воротами её сменили запахи старого дерева, пыли, потных тел и отхожих мест.
До литургии шестого часа[140]
было ещё минут двадцать, но Анри не хотел ждать. Сняв шляпы, мужчины вошли в церковь и, смочив пальцы в святой воде, осенили себя крестным знамением. «Пожалуй, надо будет отчитать новену[141] в память павших за Белиз», — подумал Анри. Он чувствовал долг перед своими людьми, которых не удалось уберечь в этот раз от костлявой. Конечно, битва есть битва и всегда в ней кто-то умирает, а кто-то остаётся калекой. С тех пор, как он объявил войну пиратству, ему приходилось делить с теми, кто пошёл за ним, все тяготы и опасности морских и пеших походов. Эти люди стали его семьёй, хотя и не всех, кто сейчас служил под его началом, он знал в лицо и по имени. Тем не менее он всегда проявлял заботу о близких тех, кто погиб или стал калекой. Но не менее важным для Анри было позаботиться и о их душах. Просто разделить с губернатором расходы на поминальную мессу ему показалось мало. «Да, обязательно отчитаю новену Розария. Тем более что на реке будет много времени для этого», — твёрдо решил торговец и, приказав солдатам ждать в наосе, вместе с доном Себастьяном двинулся к алтарю. Там они преклонили колена и перекрестились, а затем скользнули в правую дверь, где находилась сакристия[142].Падре Игнасио, как и ожидалось, был там. Он читал огромную рукописную книгу в тяжёлом кожаном переплёте, лежащую на аналогии[143]
, иногда сокрушённо качая головой. Услышав шаги входящих, он захлопнул книгу и повернулся:— Да благословит вас Бог, сеньоры!
— Падре, — склонив голову, обратился к нему Анри, — мы вышли из тяжёлой битвы и собираемся в трудное путешествие. У нас очень мало времени, а я хотел бы причаститься перед дорогой. Я осмелился попросить вас отслужить для нас малую мессу в благодарность Господу за то, что помог нам победить, и в интенциях благополучного окончания нашего небезопасного дела.
Дон Игнасио, хорошо знавший о щедрости своего благочестивого прихожанина, кивнул:
— Следуйте за мною, дети мои.
Открыв узкую невысокую дверку рядом со шкафом, где хранились облачения, пригласил спускаться за ним по крутой винтовой лестнице в крипту.
Скудный свет, просачивавшийся через узкие щели под потолком, едва растворял темноту помещения. Падре Игнасио, почиркав кресалом, зажёг дешёвую сальную свечу, а от неё ещё четыре, осветившие небольшой алтарь. Дождавшись, пока Анри и Себастьян встанут перед ним, начал мессу:
— Во имя Господа!..
Он не спешил, но сократил чтения и полностью опустил пение гимнов. Наконец, звякнул колокольчик, когда падре открыл шкафчик со Святыми Дарами. Первым принял причастие Анри.
Дождавшись, пока по окончании мессы дон Игнасио погасит свечи, друзья поднялись по той же узкой и крутой лестнице наверх. Там Анри вытащил из-за пояса кошелёк размером с кулак:
— Падре, я знаю, что храм сей нуждается в вспомоществованиях. Не побрезгуйте принять скромный дар от меня.
Отец Игнасио кивнул, указав подбородком на столик и Анри, послушно опустив мелодично звякнувший мешочек, поклонился и вышел.
Литургия ещё не началась, но на скамьях уже сидели хорошо одетые дамы, среди которых затесалось несколько благородного вида мужчин. Дальше, через трансепт[144]
, скромно примостились человек двадцать победнее. Многие женщины, покрытые чёрными мантильями, тихо всхлипывали.