Повелитель охоты

Никто даже не заметил, как он возник из груды камней, и теперь он, босоногий, стоит в развевающихся лохмотьях. Словно всегда там и был. Пес принимается ворчать, угрожающе обнажая клыки. Веревкой он привязан к обломку скалы.

Но человек отвязывает веревку и наматывает ее на руку. Его усы — такого же белесого цвета, что и шерсть на хребте у пса, — подрагивают. Маджар подошел поближе. Псина крутится волчком, подпрыгивает, рычит.

А тут еще Зеррук никак не уймется, все жестикулирует. И я говорю: не спустит ли этот молодец свою зверюгу? Судя по тому, как мало усилий он прилагает, чтобы ее удержать, это вполне возможно. Вполне возможно, что он ее спустит — сам такой же тощий в своих, отрепьях и так же сотрясаемый яростью, как и она. Тогда будет худо.

Маджар говорит:

— Я просто хотел спросить у вас…

Ему отвечает бешеный всплеск гнева:

— Вы и так уже слишком долго топчете мою землю! Проваливайте отсюда!

В возбуждении и злобе оба голоса — пса и его хозяина — сливаются воедино. Пес рычит, а человек исступленно орет:

— Убирайтесь отсюда! Убирайтесь с моей земли! Убирайтесь все!

На сей раз он потрясает дубинкой, оказавшейся у него в свободной руке.

Маджар говорит:

— Ладно. Все в порядке.

И поворачивает назад.

Забирается в кабину, не проронив больше ни слова.

Мы едем все медленней и медленней. Местность становится более угрюмой. Безжизненный и дикий пейзаж в серых тонах. По одну сторону на фоне неба прорисован чеканный профиль скалистых горбов, а по другую подобно ранам зияют расщелины, в которых хоронятся кустарники, ощетинившиеся дротиками ветвей.

Дорога неотступно забирает вверх, создавая ощущение, что мы кружимся на месте. Проходят пять, десять минут, и мне кажется, что я снова вижу место, где мы только что проезжали. Мы продвигаемся вперед и тотчас пятимся к отправной точке — а может быть, это сама пустыня нас настигает. Наш грузовичок кашляет и посвистывает, посвистывает и кашляет: монотонный до одури бег на месте изнуряет его, это словно запаленная упряжка.

И вот здесь, где-то посреди этого затерянного края, совсем уже запыхавшись, он складывает оружие и со вздохом облегчения сдается на милость победителя. Маджар снова выбирается наружу.

Он командует нам спуститься. Вылезший вслед за ним шофер возобновляет свое прерванное час назад мимическое представление. Он вновь размахивает руками — то ли от возмущения, то ли от удивления, а скорее всего — от совершенного непонимания.

Маджар дает ему полную волю бесноваться. Все его внимание обращено на нас. После некоторой заминки — не колебания, нет, а просто беглого обзора окрестностей, попытки догадаться, куда же нас занесло, — мы гуськом спускаемся, спрашивая себя, почему мы остановились именно здесь, высаживаемся именно на этом клочке земли, а не на любом другом — ведь в каком бы месте мы ни высадились, оно ничем не отличалось бы от этого, — но спускаемся молча.

Шофер беснуется:

— Что это за дыра? Что на вас нашло?

Кричит еще громче:

— Что за чертовщина? Да вы все просто с ума посходили!

Маджар наблюдает за тем, как мы перелезаем через борта. Бесноватому он не отвечает. Вопросы Зеррука, хоть и брошенные как будто всем нам, в действительности адресованы ему. Но он ничего не говорит.

Как только последний из нищенствующих братьев, про которых не полагается знать ничего, даже их имени, оказывается внизу и мы разбредаемся, чтобы размять ноги и отыскать в окружающей природе укромный уголок, он берет шофера под руку. Крикун утихомиривается.

Маджар говорит:

— Тебе пора рулить обратно, старина. Мы приехали.

Зеррук снова принимается бузить. Кричит:

— Ну ладно, ладно, что за шуточки?

Но Маджар ему в ответ:

— Говорю же тебе: можешь уезжать.

Тогда шофер взрывается:

— Если б я знал, что это в такой…

— Я тебе говорил.

— Ну да! Говорил! Но нужно спятить! Нужно иметь мозги набекрень! Да! Чтобы припереться в такую…

И Зеррук добавляет:

— Как вы, интересно, собираетесь возвращаться в город?

— Не беспокойся. Ты за нами приедешь.

— Я?! — восклицает Зеррук. — Сюда?!

— А ты как думал?

Не найдя что ответить, Зеррук тушуется. Ошеломленный и обескураженный, он не знает, как себя вести.

— Ну хорошо, пока.

Он забирается в свою колымагу. Уже из кабины он высовывает наружу руку и кричит (подумать только, что это говорит не кто-нибудь, а он!):

— И не кипятись!

— Завтра! К четырем пополудни! — откликается Маджар.

Зеррук машет рукой.

Маневрирование на месте — руль вправо, назад, руль влево, вперед, — сопровождаемое скрежетом коробки передач и отборной руганью из кабины, грузовичок проделывает с явной неохотой, но все же разворачивается; трясясь, отплевываясь и откашливаясь, он все же устремляется в глубь каменистой пустыни. И неровный, с перебоями грохот мотора, в первые минуты оглушительный посреди горных громад, ослабевает, становится почти мелодичным, потом и вовсе затихает.