Повелитель снов

«История мидян темна и непонятна…» Как сформулировал доктор? «Темпоральный подход к психофизическим феноменам»? Похоже… У меня же сейчас было ощущение, что с того момента, как Аня появилась в моей московской квартире, прошло не чуть менее суток, а недели, месяцы, годы… Мне показалось, что мы, рассорившись со временем, сидим за чаем уже бесконечно долго, как на «Безумном чаепитии»…

И стычку с «черным человеком», и смертельную гонку с «черным бумером» моя усталая, запутавшаяся память отнесла отчего-то к давнему-давнему прошлому, закончившемуся за десятилетия до воспоминания о нем…

И если уж об экзистенциальном понимании человека… Только людям дано «рефлектирующее сознание» – с воспоминаниями о непережитом и несбывшемся… И тогда прошлое словно меняется, и человек высвобождается из гнетущего настоящего и интуитивно, озарением находит новое свое будущее… Не то, что было предопределено обстоятельствами и всей его бывшей жизнью, – иное, насыщенное, яркое, о каком он мечтал и к какому боялся не то что прикоснуться – приблизиться.

Глава 51

«Мир померк, я вышел на подмостки…» Эта переиначенная фраза пастернаковского «Гамлета» эхом отдавалась в голове, гулкой, как громадная пустая комната… Когда я покинул особняк и брел переулками к месту, где оставил автомобиль, на Бактрию уже опустилась ночь, укрывая фиолетовым пологом кривые улочки, состарившиеся строения, деревца, и становилась в этот час похожей на написанную мастером картину – жутковатую оттого, что она была абсолютно реальна – близким запахом моря, шумом прибоя, шероховатостью дороги, и – абсолютно фантастична в том, что здесь со мною происходило… Да еще и разговоры: послушать со стороны – рассуждения шизофреников, да и только… А вслушаться, подумать – вроде и нет ничего важнее в этом мире для обретения гармонии: детям – отыскать родителей, Максиму Максимовичу Розенкранцу – решить проблему смысла существования человечества, Эжену – добиться, чтобы его музыку расслышали, мне… А что нужно мне?

Две тени, до того словно слившиеся со стеной, отделились и – ринулись на меня.

…Это душе нужно время и вдохновение, чтобы расслышать звуки музыки или увидеть вымышленные образы… Тело работает на рефлексах, защищая занятый пустыми измышлениями мозг и мятущуюся душу от внешнего вторжения…

Первого нападавшего я сбил подсечкой, воспользовавшись его стремительностью… Второго встретил резким ударом в подбородок: тот застыл, рухнул на колени и упал навзничь. Третьего, зашедшего со спины, я не заметил. Как и удара. Просто… мир померк.

Очнулся я в автомобиле, стиснутый двумя крепкими телами. И стоял автомобиль явно далеко от того места, где меня в него загрузили. За стеклами угадывалось пустынное побережье.

Тот, что сидел слева, был в годах: на черепе зияли залысины да и вид он имел бывалый; но при том на его потухшей физиономии словно было выписано литерными буквами: «И кому нужна такая жизнь?» А вообще-то напомнил он мне чем-то сенбернара, давным-давно оказавшегося в стае волков, одичавшего, но так и не отвязавшегося от давних воспоминаний о людях и не забывшего мечту о том, что жить можно было иначе…

От него крепко шибало водочным перегаром. Другого, молодого и лощеного, я сразу не без иронии окрестил «парижанином»: он с головы до пят благоухал изысканным, но несколько навязчивым ароматом «Cacharel», словно вылил на себя весь пузырек… На водительском застыл человек, более похожий со спины на муляж: он сидел бездвижно, смотрел прямо перед собой, и бритый его затылок казался в затухающем внешнем свете сработанным из черного агата.

Водитель был темнокожим. Почему-то теперь называть их неграми считается то ли политически некорректным, то ли национально бестактным. Они – африканцы. Как и Дэвид Дэниэлс. Хотя чего проще – считать жителя Нигерии или Нигера негром?

Мысли в голове были вялыми и какими-то необязательными… Учитывая, что запястья мои сковывали наручники, а рот был забит пропитанной машинным маслом шоферской ветошью… Привкус машинного масла в сочетании с ароматом Франции и родным отечественным перегаром будил только одну идею, столь же «спасительную», сколь и вздорную: все это иллюзия, такого сочетания просто не может быть! Забрезжила было мысль, что появится некто и освободит меня от непрошеных собеседников массовым инфарктом их трепетных миокардов… Забрезжила и – угасла. Да и саднящая ссадина на затылке опровергала надежды испуганного и мятущегося разума, подтверждая: все реально. Все настолько реально, что…

– Оклемался? – спросил «парижанин».

– Угу, – ответил «сенбернар». – Да уже минуты четыре как. Веки вздрагивают. А так – придуривается, время выгадывает.

– Зачем мертвому время? – хохотнул молодой.

Мне хотелось возразить по существу, но как? И самое противное, что я даже близко не представлял себе – кому я перешел дорогу… От бессилия и собственной тупости я застонал; «сенбернар» сказал:

– Выну я тряпицу. А то, не ровен час, задохнется. А Алеф с ним еще побеседовать хотел.

И кто есть Алеф? Имя? Погоняло? Псевдоним? Если псевдоним, то человека весьма самоуверенного и тщеславного.