Паладин словно отмерз и смерил меня пронзительным взглядом, в котором можно было увидеть боль, разочарование и гнев.
— Как и я твоей, — произнес он сипло.
Посмотрев на забирающихся под тент гарпий, добавил:
— Девочкам я тоже сочувствую. И твое кастрированное косноязычное благородство тоже понимаю. Раз ты так хочешь, — он взял топор, подкинул его на руке и молча сунул себе в сумку, туда же, где находился и второй такой же, — я приму его и буду считать, что обещание сдержал. У меня будет к тебе просьба, Практик. Но сначала, ответь на вопрос.
— Все, что в моих силах, Фратер.
— Ты в самом деле намерен воевать с эльфами? — тяжелый взгляд Паладина впервые за все то время, что мы были знакомы, выражал настолько мрачную решимость, что мне стало не по себе.
— Не сегодня и вряд ли, что завтра, но да, — твердо сказал я.
— Почему?
— Мертвые сами за себя не отомстят, — пояснил я. — Для этого есть живые. После того, как она пошла со мной, у нее не осталось никого, кроме меня. Значит мне и мстить. Всем, кто причастен к охоте за нами.
— Ты ведь хотел вернуться в свой мир, — напомнил Фратер.
Да, хотел.
Порой и сейчас хочу.
А потом вспоминаю, что слишком уж моя «легкая прогулка» напоминает чей-то план, в котором мне отводится роль копошащегося в потемках в поисках лучика света.
И желание возвращаться пропадает.
По крайней мере до тех пор, пока я не стану сильнее, чтобы задавать вопросы тем, кто уже не сможет отмахнуться от меня как от ничего не значащего кандидата в Практике.
Это я и сказал Паладину.
— Понятно, — сухо ответил тот. — Молодость играет с тобой плохую шутку в вопросах коварства. Если позволишь, то я останусь.
— Потому что это задание твоего Бога?
— Нет у меня больше Бога, — покачал головой Фратер. — Я много беседовал с Люцией. Кое-что узнал для себя новое. В том числе и то, что Боги прячут свои имена от последователей, чтобы те не могли воззвать к ним. А я взывал. Каждую минуту, прошедшую с его смерти, моля о воскрешении, пока тело не стало гнить и вернуть его к жизни не представилось возможным. Он не ответил. Получается, что я всего лишь марионетка в его руках — и плевать ему на то, что важно для меня. Всем им, богам, плевать на нас. Мы лишь стадо, которое они откармливают для своих целей — и наши желания им не интересны.
— Раньше тебя это не смущало.
— Раньше рядом со мной был сын, — сухо ответил Паладин.
Увидев как на моем лице отобразилось изумление, он невесело усмехнулся и пояснил:
— До того, как стать Паладином, я был наемником. Не столь известным, как твой приятель-медведь, но не из последних. Судьбе было угодно сделать так, чтобы одна из изнасилованных мной во время захвата вольного города женщин, понесла от меня. Мы ушли дальше, воевать ради наших господ, а про нее я и думать забыл. До тех пор, пока не узнал, что она понесла. Но не выжила — ее поселение уничтожили гномы, чтобы завладеть землей, на котором оно стояло. Мальчишку я потом нашел, но лучшее, что мог для него сделать — это скрывать то, кем ему прихожусь на самом деле. Держал при себе, учил как мог, чтобы однажды вернуть себе свой титул и земли, оставив ему в наследство все, что могу…
Паладин замолчал.
— А теперь у меня за душой ничего, кроме коня, клинка, копья и доспеха, — с горечью произнес он. — И не нужна мне больше эта служба — плевать я хотел на возвращение своих земель, как мне было обещано Богом…
Теперь, кажется, начинаю понимать.
Этот тривиальный рассказ многое прояснил.
Интересные здесь Боги.
Работают по принципам вербовки спецслужб.
А потом и кидают так же, как они.
Мужик натворил дерьма в жизни и мечтал об искуплении во имя лучшей жизнинаследника.
Не удивлюсь, если окажется, что подобное отношение к своему потомку Фратер выбрал в том числе и для того, чтобы тот, когда ему на голову свалилось бы богатство, не просрал свою жизнь, как его отец.
Не самое благопристойное и эффективное воспитание подрастающего поколения, как по мне.
Но, мне ли, уроженцу эпохи веганов, сыроедов, квазирелигий и разгуливающих на свободе психопатов, по которым плачет карательная психиатрия, указывать на «нормы и каноны» воспитания?
Каждый по-своему с ума сходит.
Корделия не даст солгать.
— Печальный рассказ, — как-то не получилось подобрать более подходящих ситуации слов.
— Горько прозревать в таком возрасте, — впервые с момента нашего знакомства Фратер уже не выглядел моложавым мужчиной. — Вдвойне стыдно понимать, что долгие годы я не замечал очевидного.
В его словах словно звучит вся горесть бытия.
Сейчас Шовель больше походил на уставшего зрелого мужика, «слишком старого для этого дерьма».
— Один рыцарь в поле — услада для копейщиков и пращников, — изрек бывший Паладин. — А вот если мы будем охотиться за длинноухими вместе… Пусть не завтра и не через неделю. Но хочется быть там, где я смогу насадить этих тварей на острие своей сабли или наконечник копья побольше. Думаю, с тобой у меня побольшешансов повстречать на пути как можно больше этих тварей… Ну так что, Практик. Нужен тебе немолодой рыцарь, у которого за душой нет ничего, кроме желания убивать эльфов?