Повелитель войн

– Мы перестроили ему трапезную, и король, разумеется, проявил неслыханную щедрость. Он подарил монастырю глаз святой Луции.

– Чей глаз?

– Святую Луцию ослепили перед мученической кончиной, – объяснил Фраомар. – Его святейшество папа прислал королю Этельстана один ее глаз. Это чудо! Глаз совсем не усох, хотя Луция умерла семь веков назад! Уверен, король с удовольствием покажет его вам.

– Жду не дождусь, – проворчал я.

Двое караульных, оба в Этельстановых алых плащах, распахнули перед нами массивную двустворчатую дверь.

Комната, открывшаяся за ними, видимо, и была той самой отстроенной трапезной, ибо источала запах свежей древесины. Вытянутый зал – длинный, с высоким потолком и мощными балками, поддерживающими крышу. Шесть окон закрыли из-за дождя ставнями, поэтому зал освещался десятками толстых свечей, горящих на длинных столах, за которыми восседало пятьдесят или шестьдесят человек. В дальнем конце комнаты соорудили помост, а на нем, под массивным распятием, стоял высокий стол.

При моем появлении поднялся нестройный гомон, немало удививший и порадовавший. Некоторые встали, чтобы поприветствовать меня, – это были люди, сражавшиеся со мной плечом к плечу в «стенах щитов». Мереваль, возглавлявший ближнюю дружину Этельфлэд, стиснул мою ладонь. Бритвульф, богатый молодой воин, – вместе со мной он повел своих парней в бой при Крепелгейте, – обнял меня, но потом отступил, когда резкий стук со стороны высокого стола призвал зал к тишине и порядку.

За столом под распятием сидел Этельстан в обществе еще шести человек. Епископ Ода, располагавшийся рядом с королем, просил собравшихся замолчать, стуча рукоятью ножа по столешнице. Этельстан занимал место в центре стола, где от большого скопления свечей свет лился на тонкую золотую корону. Та возлежала на его длинных темных волосах, в которые, как я подметил, были вплетены золотые нити. Епископ Ода требовал тишины, поскольку моим долгом было сначала поприветствовать короля, а уж потом разговаривать с другими людьми. Он, безусловно, был прав, и я должным образом поклонился.

– Ваше величество, – почтительным тоном произнес я.

Этельстан встал, отчего все в зале тоже поднялись, и громкий шорох отодвигаемых скамей нарушил тишину. Я во второй раз поклонился.

Пауза затянулась. Этельстан смотрел на меня, я разглядывал его. Он выглядел повзрослевшим, и это было вполне естественно. Юноша, которого я некогда знал, превратился в красавца-короля с висками, тронутыми легкой сединой, и тонкими серебряными прядями в бороде. Продолговатое его лицо было суровым.

– Ваше величество? – повторил я, нарушая молчание.

И тут Этельстан улыбнулся.

– Друг мой, – с теплом в голосе произнес он. – Дорогой старый друг! Подойди! – Он махнул мне, потом сделал знак слугам, стоявшим в тени в углах зала. – Скамьи для спутников лорда Утреда! – Он указал на один из нижних столов. – И подайте им яства и вино! – Король снова улыбнулся мне. – Иди же, лорд, иди! Присоединяйся ко мне!

Я двинулся вперед, но тут же остановился.

Четверо из сидевших на помосте вместе с Этельстаном были молодыми воинами, шеи и предплечья которых горели золотом побед. Я узнал улыбающегося Ингильмундра, увидел недовольное лицо Элдреда, а вот другие двое были незнакомцами. Рядом с воинами размещались два священника, и это не вызывало удивления. Епископ Ода занимал почетное место по правую руку от короля и, подобно государю и Ингильмундру, приветливо улыбался мне.

А вот поп слева от Этельстана не улыбался, а хмурился. И он точно не питал ко мне большой любви.

Это был мой старший сын.

* * *

Узнав сына, я остановился от удивления. Удивления и отвращения. Меня подмывало развернуться и уйти. Вместо этого я снова посмотрел на Этельстана и увидел, что улыбка его померкла. Теперь на его лице читались одновременно вызов и веселье. Он хотел этого столкновения и, должно быть, загодя спланировал его. Я начинал подозревать, что пресловутая нетерпимость моего первенца к язычникам – часть этого плана.

Этельстан был у меня в долгу. В Лундене, в тот день, когда дорога через Крепелгейт пропиталась кровью западных саксов, он этот долг признал. Я преподнес ему город, а вместе с ним и корону трех государств: Мерсии, Восточной Англии и Уэссекса. Но последующие годы он старательно не замечал меня. Все в один миг стало понятно. У Этельстана появились советники: воины вроде Ингильмундра и Элдреда, а также попы – Ода, а теперь еще и отец Освальд. А отец Освальд ненавидел меня. Мне вдруг вспомнились слова, оброненные накануне валлийским священником Анвином, что проповедь читал епископ Освальд. Мой сын стал епископом и близким советником Этельстана.

При рождении ему дали имя Утред. Это традиция нашей семьи. Мой старший брат звался Утредом, но потом дан отрубил ему голову и перебросил ее через беббанбургские Ворота Черепов. В тот же день отец дал мне новое имя и с тех пор я стал Утредом.