Своего старшего сына я тоже назвал Утредом. Мальчишка приносил только одни огорчения: рос капризным и беспокойным, пугался при виде облаченных в доспехи дружинников и нерадиво учился владению мечом. Признаю, отец из меня плохой, каким был до того и мой родитель. Детей я любил, но постоянно воевал и после смерти Гизелы редко находил для них время. Альфред поместил мальчиков в школу в Винтанкестере, и там Утред жадно припал к христианской сиське. Помню, в каком ужасе я был, увидев первенца в белом балахоне, распевающего в церковном хоре. Оба моих сына крестились, и только возлюбленная дочь осталась верна старым богам.
Младший мой сын, носивший теперь имя Утред, хотя и христианин, вел жизнь воина. Он овладел мастерством обращения с мечом, копьем и щитом, а вот старший пошел по другой дороге – дороге, приведшей его к сану христианского священника. В тот день я отрекся от него. Я нарек его отцом Иудой – это имя он носил некоторое время, пока не стал называться Освальдом. Я не вспоминал про него, за исключением нескольких случаев, когда он появлялся в моей жизни. Освальд был со мной, когда мой младший сын убил Зигурда Ранулфсона, а брат последнего, Кнут, едва не прикончил меня. В тот день отец Освальд обходил нашу «стену щитов», ободряя воинов и вознося молитвы, но мы не помирились. Он презирал язычников, а я злился, что он отрекся от судьбы моего рода.
Позже Брида, ненавидевшая христиан ведьма, – некогда моя возлюбленная, обратившаяся против меня, – захватила отца Освальда и оскопила. Она тоже умерла – моя дочь выпустила ей потроха, – а тяжелая рана отца Освальда зажила. Я заботился о нем, наблюдал за исцелением, но по-прежнему сердился, что сын покинул Беббанбург. С того времени мы не встречались, хотя порой глубокой ночью, когда воющий в крышах Беббанбурга морской ветер не давал уснуть, я вспоминал о нем. Только не с любовью, а с сожалением и обидой. Он отрекся от своего долга перед нашим родом, которому суждено владеть Беббанбургом до того дня, когда погибельный хаос обрушится на землю, океаны вскипят, а боги падут, залитые кровью.
И вот теперь он здесь. Епископ! Сын сурово смотрел на меня с помоста, со своего почетного места рядом с королем.
– Лорд, поднимайся! – повторил Этельстан, снова улыбнувшись. – Добро пожаловать! Иди к нам!
Благодарность, как говаривал мой отец, – это собачья болезнь. Поэтому я полез на помост в намерении выяснить, не осталось ли еще в Этельстане каких-нибудь признаков этой хвори. А еще насколько продвинулся старший сын в деле разрушения мечты всей моей жизни вечно обладать Беббанбургом.
Судьбы не избежать.
Глава пятая
Ел я мало, пил еще меньше. Этельстан усадил меня на почетное место, по правую от себя руку, заставив епископа Оду передвинуться подальше. Король угощал меня вином, ветчиной, сырами, свежим хлебом и миндалем, сказав, что это дар правителя франков. Он осведомился о моем здоровье и спросил про Бенедетту.
– Слышал, она живет с тобой, – проговорил он. – Разумеется, я помню ее по двору моего отца.
– Где она была рабыней, – буркнул я.
– Мне помнится, она была красивейшей женщиной, – продолжил Этельстан, не обратив внимания на мой тон. – Ну и рабыней тоже. Поэтому ты не взял ее в жены?
– Совсем не поэтому, – отрезал я, потом решил, что не помешает более подробное объяснение. – У нее суеверия насчет брака.
– Как и у меня, – заявил Этельстан с улыбкой.
– Но тебе-то, государь, следует жениться, – возразил я. – Твоим королевствам нужен наследник.
– Так он у них есть – мой сводный брат Эдмунд. Ты же знаком с ним, да?
– Мне он запомнился несносным мальцом.
Этельстан расхохотался:
– Ты никогда не любил детей, ведь так? Даже своих собственных.
В последних трех словах пряталось жало.
– Моих детей я любил. Но мне довелось потерять троих из них. – Я прикоснулся к висящему на шее молоту.
– Троих? – переспросил он.
– У меня был сын от первого брака, – пояснил я. – Он умер во младенчестве.
– Соболезную. Я не знал.
– Потом погибла Стиорра.
Про третьего Этельстан предпочел не спрашивать, так как знал, что я имею в виду епископа Освальда. А мой старший сын и вправду стал епископом и получил диоцез в Сестере. Он по-прежнему сидел слева от Этельстана, но мы делали вид, что не замечаем друг друга. Когда я взобрался на помост, мой сын поприветствовал меня холодным кивком, но я не ответил, даже не посмотрел ему в глаза. Затем, когда Этельстан отвлекся, я обратился к епископу Оде.
– Почему ты мне не сказал? – спросил я вполголоса.
Оде не требовалось ничего растолковывать. Он пожал плечами.
– Король желал удивить тебя. – Священник смотрел на меня спокойными, умными глазами, храня непроницаемое выражение лица.
– Ты хочешь сказать ошарашить?
– Я хочу сказать, что он молится о вашем примирении. Все мы молимся. Твой сын – хороший человек.
– Это не мой сын.
Гнев и обида сделали меня раздражительным. Этельстан мог рассыпаться в приветствиях, но я все равно чувствовал себя загнанным в капкан. Убить Колфинна было просто, но это гостеприимство в заново отстроенном зале вселяло в меня ужас.