— Наша сестра не всегда тверда, как скала, о которой говорит ее имя, — заметил Чимбай. — Она никогда не откажет в заботе самым слабым барашкам. Но она права: ты еще мальчик, чтобы с тобой так дурно обращаться. — Он наклонился к Тэмуджину. — Ты можешь спастись. Поклянись верно служить Таргутаю. Откажись от своих притязаний. Сохранишь жизнь, а потом… даже раб может подняться… А так ты долго не протянешь.
— Таргутай занял мое место. Не для того моя мать боролась за мою жизнь, чтобы я склонился перед Таргутаем.
Тэмуджин пошевелил пальцами. Лицо исказилось от боли. Видимо, причиняла ее колодка. Чилагун дал ему еще кумыса. Хадаган слила сыворотку в большой кувшин, оставив творог в котле. Она собиралась его позже высушить на солнце.
— А ты упрямец, Тэмуджин, — сказал Чимбай, — и храбрец, несмотря ни на что.
К ним подошла Хадаган.
— А мы можем снять колодку? — спросила она. — Вы можете сторожить его без нее.
— Поговорили, и хватит. — Чимбай повернулся к Тэмуджину. — Будь моя воля, я бы тебя отпустил, но отец выколотит из меня душу за неподчинение приказам тайчиутов.
— Таргутай пытался взять приступом ваше убежище? — спросил Чилагун. — Говорят, двоих ранило.
— Пытался, — ответил Тэмуджин. — Потом они отступили, и Таргутай кричал, что хочет взять меня одного, а других отпустит.
— Это на него похоже. — Чимбай потрогал пробивающиеся усики. — Мы с отцом и с ним охотились не так давно и взяли бы больше дичи, если бы он не попридержал людей. Осторожность — хорошая черта, но…
Хадаган коснулась руки Чимбая.
— Пусть сам расскажет, как было дело.
Тэмуджин улыбнулся ей. Другие мальчики никогда не смотрели на нее такими глазами, будто находиться рядом с ней — уже счастье. Она потупила очи. Но это всего лишь его благодарность за кумыс и добрые слова.
— Мать и братья настаивали, чтобы я бежал, — сказал узник. — Я понял, что могу увести врагов от них, поскольку нужен был только я. Они не видели меня, пока я не поднялся в гору. Я ехал в леса, что поблизости от горы Тэрпон. Чаща там такая, что лошади не пройдут, и тайчиутам пришлось бы идти в обход. Я хотел сделать круг и ускользнуть.
Тэмуджин сделал передышку.
— Я прятался три дня, надеясь их переждать. Потом я решил бежать, но когда я повел лошадь вниз по склону, сзади что-то упало, я оглянулся и увидел, что седло соскользнуло со спины лошади.
— Ты плохо подтянул подпругу, — сказал Чилагун.
— Ничего подобного. Все было в порядке, и все-таки седло оказалось на земле. Духи меня предупреждали, чтобы не высовывался: только это и приходило в голову. Я прождал еще три дня, а потом пошел вниз. Я не заметил никаких людей, но вдруг белый камень, большой, как юрта, выкатился передо мной и загородил мне дорогу.
— Опять знамение? — спросил с улыбкой Чилагун.
— А что еще? Там наверху, поближе к Небу, я чувствовал присутствие Тэнгри. Раз, когда ветер засвистел в соснах, я услышал шепот, приказавший мне вернуться. Как ни был я слаб и голоден, не подчиниться я не мог. Еще через три ночи мне оставалось бы лишь лизать подтаявший снег и насыщаться несколькими ягодками. Я вернулся к камню и стал обходить его, молясь, чтобы враги уже отказались от охоты на меня. — Тэмуджин перевел дух. — А они ждали. Обложили лес и ждали.
— Кажется, — сказал Чимбай, — ты неправильно истолковал эти знамения.
— Думал, убьют, но Таргутай, видимо, знал, что меня охраняют духи. Несколько раз он подходил ко мне, после того как его люди избили и связали меня, и всякий раз рука не поднималась убить меня. Люди посмеивались: мол, я веду себя мужественно так долго, что заслуживаю пощады. Они уверяли Таргутая, что ему нечего бояться мальчишки. — Тэмуджин склонил голову и уперся подбородком в колодку. — Таргутай говорит, что руку его остановили духи горы Тэрпон, но и слова его людей помешали ему убить меня.
— Когда-то он был товарищем твоего отца, — сказал Чимбай. — Может, это ему в голову пришло тоже.
— И еще учтите моего дядю Даритая. Он не сделает ничего, пока знает, что я пленник, но моя смерть может заставить его порвать с Таргутаем. — Тэмуджин смотрел то на одного брата, то на другого. — Пощадит меня Тэнгри. Бывало, мне снилось, что я стою на какой-то вершине, а на горе Тэрпон вижу небесные знамения. Таргутай держит мою жизнь в руках, но ему не удается отнять ее.
Хадаган не услышала и тени сомнения в его голосе. В глазах сиял свет, не приглушенный пленением, но это мог быть всего лишь отблеск безумия. На вершине горы голодный мальчик, преследуемый врагами, мог представить себе что угодно. Избитый узник, наверно, цеплялся за малейшую надежду.
В юрту вошел Сорхан-шира.
— Что это? — закричал он. — Я думал, мой обед готов.
Хадаган встала.
— Сейчас приготовлю, папа.
— Моя дочь обычно не ленится. — Сорхан-шира сложил руки и уставился на сидевшего на полу Тэмуджина. — Хоть ты и пленник, но прислуживать тебе, видимо, придется нам. Ты не сможешь есть в колодке или даже спустить штаны. Как нам быть, если ты захочешь облегчиться?
— Вы поможете мне, — сказал Тэмуджин.
Сорхан-шира рассмеялся.
— Тебе не освободили руки даже для этого.