Он направился к чертогу Ислдюнов, где у него были апартаменты на тринадцатом этаже: четыре комнаты, меблированные в стиле Пятой Династии – так называли историческую эпоху в Исходных Мирах системы Альтаира, откуда человеческая раса вернулась на Землю. Его нынешняя сожительница, Араминта из рода Онвейн, отсутствовала, будучи занята своими делами, что вполне устраивало Ксантена. Засыпав его вопросами, она не поверила бы простому объяснению, предпочитая подозревать, что ему назначено свидание где-то в сельской местности. Честно говоря, Араминта ему порядком наскучила, причем у него были основания считать, что она тоже к нему охладела – или, возможно, его высокое общественное положение не предоставляло ей всех тех возможностей председательствовать на роскошных мероприятиях, на которые она надеялась. У них не было детей. Дочь Араминты от прежнего любовника была зачтена за ней. Поэтому ее второй ребенок должен был быть зачтен за Ксантеном, что не позволило бы ему зачать другого ребенка.3
Ксантен сбросил желтые одежды, предназначенные для совета, и с помощью молодого самца-смерда надел темно-желтые охотничьи бриджи с черным кантом, черную куртку и черные сапоги. На голову он натянул шапку из мягкой черной кожи, а через плечо перекинул сумку, сложив в нее заряженное оружие: подпружиненное лезвие и лучемет.
Покинув апартаменты, он вызвал лифт и спустился к арсеналу на первом подземном ярусе, где его обычно должен был обслуживать клерк-мек. Теперь Ксантен, преодолевая сильнейшее отвращение, вынужден был самостоятельно зайти за прилавок и рыться на полках и в шкафах. Меки взяли с собой большинство спортивных ружей, дробовиков и тяжелых лучеметов: зловещее обстоятельство, встревожившее Ксантена. Наконец он нашел стальную плеть, запасные патроны-аккумуляторы для лучемета, связку зажигательных гранат и мощный монокль.
Вернувшись к лифту, он поднялся на верхний этаж, мрачно подумывая о том, какой утомительный подъем по лестнице ожидал джентльменов и леди после неизбежной поломки механизма лифта в отсутствие способных отремонтировать его меков. Он представил себе бессильную ярость строгих традиционалистов, таких, как Бодри, и усмехнулся: наступали времена, полные неприятностей!
Остановившись на верхнем этаже, он прошел к парапетам и завернул в радиорубку. Как правило, там сидели меки, закрепившие на шипах провода, соединенные с аппаратурой, и распечатывавшие сообщения по мере их поступления. Теперь перед механизмом стоял Б. Ф. Робарт, неуверенно вращавший ручки настройки – рот его кривился от унижения, вызванного необходимостью заниматься такими низменными вещами.
«Какие-нибудь еще новости?» – спросил Ксантен.
Б. Ф. Робарт мрачно усмехнулся: «Люди на другом конце этой путаницы проводов разбираются в ней лучше меня. Иногда я слышу голоса. Насколько я понимаю, меки атакуют Делору».
Вслед за Ксантеном в рубку зашел Клагхорн: «Я не ослышался? Делора потеряна?»
«Еще не потеряна, Клагхорн. Но дело к тому идет. Стены Делоры – не более чем колоритные развалины».
«Тошнотворная ситуация! – пробормотал Ксантен. – Как могут разумные существа причинять такое зло? Спустя столько столетий, как плохо мы их понимали!» Произнося эти слова, он тут же осознал, что позволил себе бестактность: Клагхорн посвятил изучению меков большое количество времени.
«Сам по себе мятеж меня не шокирует, – сухо отозвался Клагхорн. – Человеческая история знает тысячи подобных революций».
Слегка удивленный тем, что Клагхорн сослался на человеческую историю, говоря о восстании нелюдей, Ксантен спросил: «Вы никогда не подозревали, что меки способны на такую жестокость?»
«Нет. Никогда. Увы, не подозревал».
Ксантен подумал: «Клагхорн необычно чувствителен. В конце концов, его можно понять». Принципы, сформулированные Клагхорном перед выборами Хейгдорна, никак нельзя было назвать простыми, причем Ксантен не претендовал на окончательное их понимание и не вполне поддерживал цели Клагхорна в той мере, в какой он их понимал, но было совершенно очевидно, что мятеж меков подорвал основы мировоззрения Клагхорна – вероятно, к некоторому злорадному удовлетворению О. З. Гарра, теперь убедившегося в справедливости традиционалистских представлений.
Клагхорн резко произнес: «Жизнь, которую мы вели, не могла продолжаться вечно. Удивительно, что она вообще продолжалась так долго».
«Возможно, – примирительно отозвался Ксантен. – В конце концов это неважно. Все в этом мире меняется. Кто знает? Может быть, смерды сговорились отравить нашу еду… Мне пора идти». Он поклонился Клагхорну – тот ответил коротким кивком – таким же образом попрощался с Б. Ф. Робартом и вышел из рубки.
По почти вертикальной винтовой лестнице Ксантен поднялся к вольерам, где в неукротимой неразберихе обитали серафимы, развлекавшиеся азартными играми, склоками и особыми шахматами, правила каковых оставались непостижимыми для любого джентльмена, пытавшегося в них разобраться.