Бодри отозвался довольно-таки резким смешком: «Возникает впечатление, что эрудит Клагхорн паникует».
О. З. Гарр заявил: «Было бы несовместимо с нашим достоинством, конечно, если бы дерзость прислуги заставила нас торопиться и хлопотать. Меня смущает даже необходимость отметить это обстоятельство».
«Меня она нисколько не смущает, – парировал Клагхорн исключительно самодовольным тоном, выводившим из себя О. З. Гарра. – Не вижу причины, по которой она должна была бы смущать и вас. Нашей жизни угрожает опасность, в связи с чем некоторое смущение или какие-либо иные соображения становятся второстепенными».
О. З. Гарр поднялся на ноги и отрывисто поклонился в сторону Клагхорна так, чтобы его жест можно было рассматривать как расчетливое оскорбление. Клагхорн тоже поднялся и ответил сходным поклоном, настолько тяжеловесным и церемонным, что он выглядел, как намеренная пародия на жест Гарра. Ксантен, который терпеть не мог О. З. Гарра, громко рассмеялся.
О. З. Гарр поколебался, но решил, что в сложившихся обстоятельствах дальнейшее развитие конфликта могло рассматриваться, как нарушение этикета, и решительно удалился из зала.
3
Экспозиция Древних Камзолов – ежегодное шествие фан в роскошных нарядах – проводилась в Большой Ротонде к северу от главной площади. Фан содержала примерно половина джентльменов, но меньше четверти женской половины благородного сословия. Существа эти, родом из пещер на луне Седьмой планеты Альбирео, послушные, понятливые, одновременно игривые и привязчивые, после нескольких тысяч лет селекции превратились в сильфид пикантной красоты. Облаченные в тонкую полупрозрачную ткань, выделявшуюся из пор за ушами и ниспадавшую по предплечьям и спине, это были самые простодушные создания, искренне стремившиеся угодить, невинно тщеславные. В большинстве своем джентльмены нежно заботились о своих фанах, но время от времени ходили слухи о том, что леди вымачивали особенно ненавистную фану в нашатырной настойке, что делало ее кожу матовой и навсегда уничтожало ее полупрозрачную ткань.
Джентльмен, одержимый привязанностью к фане, считался персоной, достойной насмешек. Несмотря на то, что в результате тщательного скрещивания фана могла напоминать грациозную девушку, сексуальное использование делало ее изможденной и сморщенной, ее поникший полупрозрачный покров обесцвечивался – и каждому становилось ясно, что хозяин-джентльмен неприлично обошелся со своей фаной. В этом отношении, по меньшей мере, женщины цитадели могли демонстрировать превосходство и вели себя с такой провокационной экстравагантностью, что фаны по сравнению с ними казались всего лишь изобретательными и хрупкими призрачными шутками природы. Фана могла прожить примерно тридцать лет, причем на протяжении последнего десятилетия, потеряв былую красоту, фаны облекались в мантии из тонкой серой ткани и выполняли различные функции обслуживания в будуарах, на кухнях, в кладовых для провизии, в яслях и гардеробах.
На Экспозиции Древних Камзолов посетители любовались в основном фанами, а не камзолами, хотя сплетенные из полупрозрачных покровов фан камзолы сами по себе отличались достойной восхищения красотой.
Хозяева фан сидели в нижнем ряду, полные трепетных надежд и гордости – торжествуя, когда та или иная фана изумляла публику блестящим выступлением, но погружаясь в черные глубины отчаяния, когда ритуальные па исполнялись фаной с недостаточной грацией и элегантностью. Каждая демонстрация сопровождалась строго регламентированной церемониальной музыкой, исполняемой на лютне джентльменом, происходившим не из того клана, из которого происходил хозяин фаны – хозяин ни в коем случае не имел права аккомпанировать на лютне выступлению своей собственной фаны. Демонстрация фан никогда не толковалась открыто как соревнование, и никакие официальные призы или места не объявлялись, но зрители сами решали, какую из фан следовало считать самой изящной и обворожительной, и репутация ее владельца тем самым возвышалась.
Нынешнюю Экспозицию задержали на полчаса, так как в связи с отсутствием меков устроителям пришлось поспешно импровизировать. Но джентльмены и леди цитадели Хейгдорн не были расположены критически и согласны были смотреть сквозь пальцы на некоторые упущения по мере того, как дюжина молодых самцов-смердов выполняла непривычные функции. Фаны выглядели восхитительно, как всегда – изгибались, раскачивались и вращались на помосте в такт заунывным аккордам лютни, перебирая пальцами в воздухе так, будто ловили дождевые капли, внезапно припадали к земле и скользили, затем вскакивали, вытягиваясь в струнку, после чего, наконец, каждая фана раскланивалась и вприпрыжку убегала с возвышения.