Повелители лошадей (ЛП)

— Ты его человек. Он прислушивается к тебе. Остальные здесь только знают цену неудачи. Они обречены — оставаться и мучить меня до тех пор, пока стена не исчезнет. Коджа посмотрел на трудящихся военачальников и содрогнулся.

— А если я сделаю все это? — спросил лама, отступая от трещины.

—Тогда я отомщу! — взревел голос. Земля содрогнулась от слов духа, затем око исчезло из виду.

Дрожа, Коджа обернулся. Там снова был его учитель, снова сильный и здоровый. Пожилой человек осторожно забрал молот из рук Коджи. Лама понял, что ему пора уходить. Инстинктивно он направился обратно тем же путем, которым пришел, мимо завоевателей и через земли мертвых. Как только он добрался до вершины холма, его учитель тихонько окликнул его. — Все находится в равновесии, ученик. Изменишь что-то одно, и ты уничтожишь что-то другое. Вокруг тебя сплошные стены. Тщательно выбирай те, что ты будешь уничтожать. Слова эхом отдавались вокруг него, и Коджа вернулся в свою юрту, в свою постель.

Моргая, Коджа сел в почти полной темноте своей юрты. События его сна оставались ясными в его сознании. Сам не зная почему, лама поспешно достал свои письменные принадлежности. Прижавшись поближе к свету пылающей жаровни, Коджа начал записывать каждую деталь.

14. Сны и судьбы

В течение следующих нескольких дней энергия армии была направлена на подготовку к очередному выступлению в поход. Когда кахан атаковал Хазарию, Коджа был поражен потоком отдаваемых приказов; теперь он был совершенно ошеломлен. Сорок тысяч, возможно, даже пятьдесят тысяч человек приняли участие в походе на Манасс, и даже тогда только десять тысяч действительно атаковали город. Остальные были размещены в пунктах вдоль границы, отчасти для того, чтобы представлять угрозу для Хазарии, но больше для того, чтобы облегчить проблемы с поиском пищи и воды для десятков тысяч людей и лошадей.

Теперь готовились к еще более масштабной кампании. Как историк, Коджа добросовестно выполнял свой долг; он выслушивал все, что мог, и тщательно отмечал все в растущей стопке бумаг.

Ямун, со своей стороны, организовал свои войска, ожидая прибытия новых людей. Все чаще приходили гонцы от Хубадая из Семфара. Эти отчеты доставлялись непосредственно кахану. Другие всадники, одетые в запятнанные желтые одежды людей Томке, тоже прибывали с набитыми сумками писем.

Из разных источников Коджа знал, что в лагере Ямуна собралось сто пятьдесят тысяч солдат. Священник предположил, что к тому времени, когда армия достигнет Шу Лунг, в ней будет около двухсот тысяч человек.

Пятьдесят тысяч человек уже были бременем для страны; двести тысяч человек сломили бы ее. Запасы зерна и травы в этом регионе уже были на исходе, потому что армия не двигалась в течение многих дней. В своем шатре кахан разрабатывал планы по переводу всадников на новые пастбища и заготовке припасов для предстоящей кампании.

Для этого Ямун назначил еще нескольких «юртчи» и возложил на них ответственность за сбор припасов. Эти чиновники приступили к выполнению своей задачи с высокой эффективностью. Каждый день священник наблюдал, как очередная группа всадников в синих одеждах, с лицами, покрытыми коричневой пылью, возвращалась со стадом мычащего скота, добавляя животных на пастбища крупного рогатого скота и овец. Другие джагуны торжествующе проскакали мимо юрт, ведя в поводу прекрасных жеребцов и кобыл. Они станут дополнительными скакунами, которые понадобятся в предстоящих сражениях. Вереницы повозок, запряженных волами, громоздились с новыми товарами — мешками с просом и ячменем, мешками муки, тюками риса, бочонками вина, сосудами с соей и кирпичиками чая, соли и сахара. «Юртчи», сидя за импровизированным столом, старательно подсчитывали все эти припасы, делая  пометки на длинных полосках бумаги.

Все это Коджа отмечал в своих бумагах, сидя в дверях своей юрты, и потягивая приготовленный Ходжем чай. Было так много деталей, что он мог лишь кратко отмечать их. В конце концов, ему пришлось остановиться, пока у него не кончилась бумага. Коджа аккуратно упаковал свои письменные принадлежности и встал, собираясь уходить. Он еще должен был сообщить Ямуну о состоявшихся в тот день переговорах с Хазарией.

Лама тщательно отряхнул пыль и поправил полы своего черного халата — униформы ночного стража. Это был подарок, на ношении которого настоял Кашик; хотя ему было неудобно в одежде воина, священник не собирался оскорблять великодушие и честь нескольких тысяч суровых солдат. История о том, как священник спас жизнь Ямуну, вышла наружу после курултая и распространилась среди охранников. В знак признания его подвига они более или менее приняли его в свои ряды. Теперь он был почетным Кашиком, и поэтому, должен был одеваться соответствующим образом.

Когда лама вышел из палатки, арбан, назначенный его телохранителем, поспешил догнать его. То, что обычно было одиноким походом к шатру кахана, теперь быстро превращалось в небольшую процессию.