Повелители сумерек: Антология

— А дело, господа, заключается в том, что нам нужно решить, какое будущее мы хотим для нас и для России. Из Англии грядут большие перемены. Там был недавно опубликован научный труд, содержание которого произвело большое впечатление на английское общество и даже породило некоторые идеи, которые коренным образом изменят наше положение. И идеи эти я всецело разделяю…

— Об этих идеях мы с братом уже вдоволь наслушались. — Павел Петрович стряхнул пепел с сигары в стоявшую перед ним серебряную пепельницу в форме мужицкого лаптя. — Нигилист вы известный.

— Нигилизм предполагает отрицание, — Васильев помрачнел лицом, — а всё, что я отрицал, умерло вместе со мной. Я дарвинист, причём убеждённый.

На до сих пор безучастном лице старца отразилось непонимание, и Николай Петрович, на правах хозяина, попросил разъяснений.

— Суть дарвинизма, господа, заключается в том, что все живые существа на Земле, включая и человечество, и нас с вами, прошли тщательный природный отбор, который удостоверил наш статус лучших и наиболее приспособленных. Сильнейших.

И сейчас мы находимся на верхней ступени scala naturae, являя собой совершеннейшие создания. Мы венчаем ту пирамиду, в основании которой мизгирь ловит мух в свои тенёта и сам становится обедом для расторопного воробья.

— А на воробья, стало быть, охотится кошка, — продолжил мысль довольный собой Николай Петрович. — Складно у вас выходит.

Васильев кивнул ему и продолжил:

— Загвоздка заключается в том, что природные процессы продолжаются и появлению всё более совершенных, удивительных форм живых существ не будет конца. Уже в следующем веке или тысячелетии может появиться новый вид, который бросит вызов нашему господству.

— И на этот вызов мы непременно ответим. — В серебряный лапоть упала ещё горстка пепла. — Если таков закон природы.

— Закон этот нам невыгоден и даже для нас опасен, а потому должен быть отменён. — Васильев увлёкся и едва уже мог усидеть на стуле, — Зашоренное у вас мышление, так новых перспектив вам не увидеть.

— Вот вы нам эти перспективы, Евгений, и растолкуйте. — Николай Петрович, памятуя о прошлом, поспешил сгладить острые углы.

Васильев оглядел собравшихся, позволяя им проникнуться торжественностью момента.

— Если мы являемся в некоторой степени результатом природных воздействий, то, может быть, есть возможность и для воздействия обратной направленности. — Васильев возвысил голос, и сам впечатлённый величием замысла. — Природа не храм, а мастерская. И что если нам перестроить её под себя. Создать условия, оптимальные для нашего существования. Увеличить численность нашего вида.

— Перспективы, как я вижу, заманчивые — не поспоришь. — Павел Петрович кивнул, выражая крайнюю степень согласия, и отпил поданного лакеем чаю. — Вы, видно, Васильев, ждёте вопросов о том, как нам этого добиться. И я вам, пожалуй, подыграю. Что же нам надлежит предпринять?

Васильев отставил чашку на край стола, за которым сидел Павел Петрович.

— А нам почти ничего делать и не придётся. Сила, что под нами, сама всё сделает. Если мы лишь немного ослабим её узы.

— Это вы о крестьянском вопросе? Мужиков нам предлагаете освободить? — Павел Петрович, придерживающийся не столь либеральных взглядов, как его брат, изменился в лице.

— Не мужиков, народ. Все вы не хуже меня знаете, как нас кормит уставший, закабалённый, безропотный крестьянин. А дайте ему свободу, позвольте накормить себя досыта — и наш рацион незамедлительно улучшится. Снимите с него напрасные тяготы и покажите лучшее будущее для его детей, и он настрогает их целую кучу. Прирост же кормовой базы позволит в разы увеличить нашу численность. Разве не этого мы хотим?

— Дать мужику волю? — Фёдор Кузьмич окатил громким басом всю залу. — Ещё бунтов не хватает нашей многострадальной России и царствующей династии!

— Идеи эти сулят нам не бунты, а лишь усиление могущества и власти, — ответил Васильев. — Да и нет нужды иметь в собственности людей, если мы владеем и управляем их желаниями и помыслами. А это дело нам вполне по силам. Помяните моё слово, ещё в героях у них окажемся. На то мы и отцы отечества, чтобы пасти народы и невидимой рукой управлять людскими массами.

— Отец нашёлся! Больно молод для отцовства! — горячился старец. — Да вы не знаете русского мужика. А на уме у него лишь пить да воровать. Хотя дай мужику волю, и он воровать перестанет — начнёт грабить да жечь всё вокруг. И ни своей, ни чужой крови он не боится. Вам такие потрясения нужны?

— Да что ему остаётся, кроме чарок да стопок? — всколыхнулся было Васильев.

— Ваши идеи русскому человеку чужды. Всю жизнь крестьянин только и делает, что ищет, кому подчиниться. И чем строже барин взыщет, тем милее мужику. — Павел Петрович заговорил хорошими эластическими словами. — В жизни он бессмысленно трепыхается, словно мошкара в солнечном луче. А раз своего смысла в его жизни нет, пусть нам послужит.