Повелители Тьмы

«Одномерный человек, как по Маркузе», – думал Войцех, – «Все что поднимается выше ежедневной погони за благополучием, либо изгнано, либо предельно извращено… Веры нет, нет веры ни во что… Все боги умерли… Я замечаю, что у людей атрофируется элементарное воображение и тяга к трансцендентному. Горизонты души схлопнулись до потребления образов и вещей… Не в этом ли объяснение того, что случилось с Алисой? Да. Видимо так. Но в ее случае еще хуже. Она рассказывала мне о своей жизни в селе, на ее родине… У ней это постмодернистское, „либеральное“ европейское парадоксальным образом соединено с тем архаичным и темным, что она вынесла оттуда. Выходит, что такая амальгама вполне возможна… А я? Что же я? Как я жил до этого? Разве моя жизнь отличалась так уж сильно от этих…? Конечно, я читал, думал, искал ответы. Но мои цели и мой образ жизни были такими же как у них, „одномерных“ … Что делать? Уехать куда-нибудь? Куда? Для чего? Ради какой великой цели? Я не знаю, ради чего жить… Но и существовать, так как они не хочу… Слава богу Кшиштоф мне помог. Но, я чувствую, нет, я знаю, что это временное, хотя и интересное. А может… Может мне заняться искусством? К музыке и рисованию у меня способностей нет. А вот стихи я писал в школе. Надо попробовать…».

Войцех предался приятным фантазиям о будущем, о том, как он окунется в стихосложение, получит признание, его поэтические творения начнут печататься в журналах и издаваться в издательствах, он станет известным и богатым. Все арт сообщество Познани, да и всей Польши будет говорить о нем. «Художники» Киндзмараули и Минимович будут кусать локти от зависти к его славе…

«Нет, не то,» – вдруг прервал он свои мечты, – «Все не то… Не буду я становится поэтом. Я не могу лгать себе и другим. Как и о чем я буду сочинять стихи? Ведь, чем травояднее и бессмысленнее становится оранжерейная жизнь „одномерных“ – тем больше становится их спрос на переживания. Но трансцендентное, которое есть на самом деле истинно реальное, закрыто для них. Поэтому искусство, которое только и находит у них понимание производит фейковые переживания, кетчуп вместо крови, самый плоский примитивизм либо наоборот, высосанная из пальца сложность. Подобно тому как духовно и физически мерзкий старик Минимович пытается оживить свою энергию с юной Алисой, цивилизация „заката Европы“ тщится оживить свою увядающую жизненность, снимая все запреты, извращенно смакуя самое депрессивное, ужасное, отвратительное. Зачем в наше время нужен художник? Что может быть в нем интересного и ценного? Изощренная техника его произведений? Нет, это не то. Внутренний его мир, отраженный на холсте, в книге, в музыке? Это скука. Какая-нибудь идеология, всунутая в произведение как продукт-плейсмент? Нет, это суетность и сор. Но что же тогда? Видимо, по-настоящему ценное сейчас то произведение, в котором идея, мысль, органично воплощена в форму, в образ. Да, у Хайдегерра было это понимание искусства – художник античной Греции просто „высвобождал“ трансцендентное, платоновскую идею, сокрытую в куске мрамора или глины… Именно это отличает художника от декоратора, вроде Минимовича, или от дизайнера, работающих с формой ради самой формы».

«Ну, и – если я сам не могу уловить идеи, хотя и понимаю, что они есть, и страдаю от того, что не могу их схватить, то что ценного я могу сделать в искусстве?» – продолжал Войцех свои размышления, – «По крайней мере, надо быть честным с самим собой… Возможно, если я пойму какие-то новые смыслы, я захочу изложить их в стихах… Но сейчас я опустошен, разбит, не вижу ничего, ничего…»

Он вышел на своей остановке и медленно побрел к дому. Тихо, чтобы не будить мать, открыл дверь, также тихо прошел в свою комнату. Не раздеваясь, повалился на кровать и забылся тяжелым, беспокойным, наполненным кошмарами сном…

IX

Лопатин и Башелье в очередной раз встретились в кафе «Эйнштейн». Ярослава уже начинали утомлять эти встречи, в которых его собеседник на разные лады повторял одну и ту же мысль, что спасти мир может только элита «избранных». Вот и на этот раз француз, попивая красное итальянское вино, начал с обсуждения беспорядков на Ближнем Востоке, затем перешел на Китай, и вывел к необходимости власти элиты. Ярослав сделал серьезное лицо и сказал:

– Мой дорогой друг, я абсолютно согласен с Вашей мыслью. Но мне кажется, что одних разговоров, и даже статей в журналах и книг, которые вводят в поле обсуждения интеллектуальных кругов Европы и Америки нашу с Вами точку зрения на глобальные процессы – мало. Нужна организация богатых и могущественных людей. Даже наша нейросеть, когда она будет готова – это только технический инструмент. Кто будет ей пользоваться, если элита не сплочена и не объединена в организацию? Может быть, я чего-то не понимаю, но моя работа предполагает стратегическое мышление, поэтому я вижу в этом проблему.

– Браво! – воскликнул Башелье – Вы попали в самую точку. Но смею Вас уверить, Ярослав, такая организация уже есть.

– Как есть? Я ничего не слышал об этом, – разыгрывая удивление произнес Лопатин.