Повелители Владений

Однако так ли это? Ферендир снова посмотрел вперед, на Серафа, и подумал: «Вот Сераф никогда не поскальзывается. Поэтому-то он и смотрит на меня с таким неодобрением, почти с осуждением. Вряд ли он теперь вообще когда-нибудь меня похвалит… А Дезриэль? Спокойный, рассудительный и всегда сочувствующий Дезриэль — он убедительно делает вид, что верит в меня и терпит мои постоянные ошибки. Да только в глубине души ему, наверное, тоже за меня стыдно, и, конечно, он понимает, что я не выдержу испытание… Мое последнее испытание… Может, вообще последнее, что я сделаю в жизни».

«Довольно! — вступил ледяной и спокойный внутренний голос Ферендира. — Страх тебя погубит. Думай только о деле. Сейчас самое главное — подняться по склону и опять не упасть».

Ферендир заставил себя прислушаться к внутреннему голосу. Он задышал ровно и спокойно — не торопясь мысленно отсчитал до нуля, вдыхая на четных числах и выдыхая на нечетных.

«Вдох… выдох…»

Сердце Ферендира забилось ровнее, руки перестали дрожать, пот на ладонях высох.

— Ну что? Идем дальше? — негромко спросил Дезриэль.

Ферендир открыл глаза и уставился на крутой горный склон: Сераф всем своим видом выражал молчаливое нетерпение и презрение к послушнику.

— Пошли! — проговорил Ферендир и полез дальше.

Сегодня он проходил последний обряд посвящения как послушник храма Аларита. Нельзя было допустить, чтобы спокойствие и уверенность, которых он с таким трудом добивался при подготовке к самому последнему и трудному испытанию, улетучились из-за одного неверного шага, одной нелепой ошибки. Требовалось быть собранным, внимательным, готовым ко всему и не питать никаких иллюзий.

Сегодня Ферендир покорится воле горы и испросит ее благословения.

Его погребут заживо.

Если будет угодно горе, он уцелеет. Если же гора сочтет его недостойным, он умрет…

— Надо поторопиться, — сказал где-то впереди Сераф.

Послушник заставил себя не поднимать глаз на Серафа и не замечать его неодобрения. За спиной у Ферендира заговорил Дезриэль:

— Немного терпения, Сераф! Наш юный ученик просто приходил в себя.

— Если бы он смотрел, куда ступает, то видел бы все препятствия на пути и ловчее бы их избегал. Тогда не поскользнулся бы и не растерял концентрацию, — возразил Сераф.

Сдерживаться было невыносимо. Не замедляя шаг, Ферендир взглянул Серафу прямо в лицо и сказал:

— Мои наставники! Прошу прощения у вас обоих, но пойдемте все-таки дальше!

Опустив глаза на тропу, Ферендир осторожно зашагал по крутому склону и больше не промолвил ни единого слова. Теперь он быстро подмечал места, куда можно было спокойно поставить ногу.

Они продвигались в глубине Иметриканских гор царства Хиш. Кругом возвышались унылые серые скалы, покрытые редкой порослью. На сухой горной почве росли только огромные деревья-стражи, встречались небольшие островки мха да кустики осоки. Здесь всегда можно было найти, за что зацепиться или куда наступить: часто попадались участки плотно утрамбованной земли, всюду торчали выступы камней или узловатые древесные корни. Ферендир выискивал взглядом самые надежные из них и больше не оступался по небрежности. Иногда при подъеме он использовал свои нежные маленькие руки. Здесь, среди искривленных от ветра деревьев, было тихо, как в склепе, и только снизу все еще доносилось журчание ручейка, через который они перешли еще у подножья горы.

Ферендир украдкой взглянул на Серафа, желая убедиться, что его вечно всем недовольный наставник по-прежнему идет впереди. Однако Сераф как раз остановился. Он стоял, сверкая светлыми золочеными доспехами и опершись на длинную рукоять молота. Одним сапогом Каменный Страж наступил на ворох побелевшего от времени валежника между двумя чахлыми худосочными деревцами. Как всегда, он глядел на своего давнего ученика с укоризной.

Ферендиру было не понять, что таится в этом непостижимом и таинственном взгляде: глубокое презрение или столь же глубокая жалость. Встретившись глазами с юношей, Сераф отвернулся и стал подниматься дальше.

Где-то сзади Дезриэль стал тихо напевать какую-то медленную и грустную мелодию. Ферендир сразу опознал в ней мрачноватый гимн, которому учат всех, кто служит горе. Заунывная интонация и неторопливый повторяющийся мотив должны были обострить интуицию, заглушить мысли и раздвинуть границы сознания. Такая медитативная музыка помогала при выполнении тяжелого физического труда — например, во время медленного и утомительного подъема по крутому и неудобному горному склону. Старинный гимн всегда пробуждал в юноше умиротворение и светлую печаль — Ферендир чуть не начал подпевать Дезриэлю.

Однако удержался — ведь сам Сераф не подпевал. Послушник внимательно следил за шагающим впереди учителем — пения оттуда не доносилось. Судя по всему, Сераф был вполне способен собраться с силами и сосредоточиться, не прибегая к гипнотической помощи гимна. Ферендир последовал примеру сурового учителя и поборол желание присоединиться к Дезриэлю, потому что хотел добиться от Серафа если не симпатии, то хотя бы одобрения.