Повелительное наклонение истории

Рассказывая еще в «Архипелаге» о своем следствии, Солженицын делал вид, что очень рад: «Слава богу, избежал кого-нибудь посадить. А близко было». Что значит «близко»? Да, оказывается, вот что: хотя всех, с кем переписывался, он оклеветал — представил заклятыми врагами советской власти, занимавшимися преступной деятельностью еще в студенческую пору, но, несмотря на эти старания, никого из них не арестовали. Никого, кроме Виткевича. Решетовская размышляет: «Правда, это не согласуется с «теорией» Солженицына, что достаточно было назвать имя человека с добавлением в его адрес любого самого абсурдного обвинения, и тот оказывался в лагере. Но, надеюсь, он не жалеет, что ошибся в безупречности своей теории и что мы остались на свободе». Она надеется! Прямо надо сказать, надежда наивная. В самом деле, стоило Симоняну в 1967 году написать ему, что он оценивает жизнь односторонне и становится знаменем реакции на Западе, как Солженицын с великой досадой воскликнул: «Ах, жаль, что тебя тогда не посадили!» Ну, действительно, дважды клеветал на человека, дважды доносил, не жалея ни драгоценного личного времени, ни бесплатной казенной бумаги, а его так и не посадили! Разве не досадно?.. Против Солженицына оказались все его друзья давних лет: и Виткевич, и Симонян, и Ежерец, и Решетовская. Все они раскусили его и выразили ему свое презрение… Стремление нашкодить своим товарищам было заметно у Сани Солженицына еще в юные годы. К. Симонян вспоминал: «Он, будучи старостой класса, с каким-то особым удовольствием записывал именно нас: меня и Лиду (Ежерец) — самых близких приятелей в дисциплинарную тетрадь».

Теория «главного крика»

Поступок Солженицына точно укладывается в созданную им же теорию «главного крика». Он с гордостью рассказывал про случай, когда при нем сержант пинал человека, и этот человек просил Солженицына заступиться. Но Солженицын-офицер, который мог приказать сержанту, «сдержал себя» и прошел мимо. А еще он рассказывал о разбушевавшемся в электричке пьянице. И можно было здоровенному Солженицыну встать, но с ним находился чемодан с рукописями: не дай Бог, случится скандал, заметут в милицию, заберут чемодан… И опять сдержался. Ну и, конечно, в «Архипелаге» Солженицын рассуждает много о том, что у него было 1000 случаев закричать и привлечь внимание людей к несправедливости, но… он не сделал этого, потому что аудитория мала: погибнешь не за грош, а вот так он сохранил себя для истории, не поддался мимолетному порыву.

Пожалуй, один из наиболее интересных русскоязычных современных философов М. Эпштейн называет трусость Солженицына «отсроченным мужеством» и развивает целую этическую концепцию, которая, дескать, ультрасовременна, невиданна ранее, со времен Платона и Аристотеля не было таких новаций в этической проблематике. Эпштейн даже слово новое придумывает: «стереоэтика».

В чем суть этой стереоэтики в сравнении с этикой прежней, по которой жили тысячи лет все «непродвинутые» поколения многострадального человечества?

Вместо всем известного «золотого правила» Эпштейн предлагает золото-алмазное правило: «делай то, в чем нуждаются другие и чего на твоем месте не мог бы сделать никто». Все прежние этические концепции требуют самоотверженности, а Эпштейн предлагает себя любимого не забывать.