Повенчанные небесами, или Моя маленькая тайна

— Очень просто: телефон мне нужен на несколько минут.

— И ты сможешь обойти блокировку?

— Ой, это не такая большая проблема, как ты думаешь, — уверяет меня Бес.

— Ничего не выйдет. Дарья никогда не расстается со своим телефоном.

— Даже когда спит?

— Он у нее всегда под подушкой.

— Ну вот! Не под семью же замками! Тебе всего-то нужно приютить на одну ночь своего друга, то есть меня, дождаться, когда уснет твоя жена, и на некоторое время позаимствовать ее гаджет. Это намного проще, чем искать данные через заархивированные сайты.

— Не проще. — Отрезаю.

— Почему?

— Потому что я не собираюсь больше ни минуты проводить в том доме. А с Дарьей я встречусь, чтобы только обсудить наш развод.

— А пока ты будешь заниматься затянутым бракоразводным процессом (а он затянется, это я тебе как доктор говорю), Юлиана успеет не только выйти замуж, но и родить пару ребятишек.

Если уже не вышла… — Простреливает в сознании, и от одной этой мысли хочется сдохнуть.

«Той ночи не должно было быть…», «Мы оба совершили ошибку…», «Я не хочу, чтобы Дарья узнала об этом…», «Да, Богдан. Аборт…» — Всплывает в памяти, и кровь отливает от моего лица.

Видимо, это так заметно, потому что Бессонов обеспокоенно спрашивает:

— Дан, что случилось?

— Юлиана была беременна, — признаюсь другу. — Она собиралась уехать и… сделать аборт.

— Да е… лочная шишка в глушителе! — ругается Бес. — И ты ей поверил?

— Кому?

— Юлиане.

— Тогда я думал, что успею ее остановить и… — Я замолкаю, потому что и не успел, и не остановил.

Глава 16

Юлиана

Моя маленькая Снежинка крепко держит своими крошечными ручками мои пальцы, и смотрит на меня огромными, до боли узнаваемыми, глазами. Глазами, которые я так и не смогла забыть, как ни старалась. Да и как забудешь, когда каждый день смотришь на уменьшенную копию того, кто навсегда забрал половину твоего сердца.

«Ребенок будет очень похож на своего отца». — Предсказание Инайят сбылось в точности. Еще в роддоме необычный цвет глаз моей дочери привлекал к себе много лишнего внимания.

«Два черные агата», — любит напевать Данка. Только она, как и я, знает, что глаза у моей дочери не черные, а темно-черешневые, такие же как и у ее отца. Отца, который не должен узнать о ее рождении.

Я каждый раз отгоняю от себя непрошенные мысли о Богдане, но не проходит ни одного дня, чтобы я не думала о нем, или он не снился мне ночью. Иногда я представляла себе, как бы все сложилось, если бы он не оказался женихом моей сестры, или я больше его не увидела.

— Тогда бы он оказался чьим-нибудь другим мужем! — уверенно заявляет Аличева, жестоко спуская меня с небес на землю.

Я уже не виню себя так, как это было при возвращении домой. Ради своей малышки, я приняла судьбу такой, какая она есть. Ведь если бы не та ночь, то у меня не было бы моей маленькой Снежинки.

Поначалу меня ужасно мучали угрызения совести, но и они сошли на нет сами собой. Я переживала по любому поводу: как признаться отцу, что он станет дедом, но чтобы при этом больше никто не знал; или что скажу Богдану, если он спросит сделала ли я аборт; или, не дай бог, Даша поинтересуется, кто отец моего ребенка.

Только связь с отцом оборвалась сразу же после моего отъезда, и все мои переживания оказались напрасными. Я не знала причины, почему он решил со мной больше не поддерживать отношений, но, в конце концов, смирилась, ведь до этого мы прекрасно жили, никак не общаясь. Ни Богдан, ни Даша тоже о себе не напоминали, и я очень надеялась, что мой приезд не разрушил их жизнь, и они счастливы. Видимо, Богдану хватило моих слов о планируемом аборте.

Где-то в глубине души меня терзало, что человек, которого я посчитала идеальным во всем, на самом деле оказался немного не таким. Но разочарование — это не такая большая плата ради всеобщего спокойствия.

Я практически смогла вернуться к прежней жизни, за одним огромным исключением: теперь все мое внимание было приковано к крошечному созданию, которое я любила больше всего на свете, — моей дочери, моей Снежинке. Так уж получалось, что и я, и новоиспеченная бабушка, и Дана покупали моей крошке белоснежные вещи, с самого рождения наряжая ее как куколку.

— Юлиана! Я как увидела этот костюмчик — сразу влюбилась! Ну мило же ведь, правда?! — тараторит Данка, примеряя на себя ободок с заячьими ушками. — И наша маленькая Кнопочка будет самым очаровательным белым зайчиком.

— Дана, ну куда? Он же ей большой еще. — Я честно пытаюсь вразумить подругу, потому что Аличева реально «сходит с ума», скупая все, во что, по ее словам, она «влюбилась».

— Ну и что! — возмущается и тут же аргументирует, не давая вставить мне ни слова:

— Большой — не маленький. Мы скоро вырастем. Правда, Снеженька? — сюсюкается Данка со своей крестницей, и никакие разумные доводы для нее абсолютно бесполезны.

Говорят, что чужие дети растут быстро. Это не так. Свои растут намного быстрее, чем хотелось бы.