Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

– А уж на губернские управления – я и вовсе не надеюсь. Поэтому планируйте всё сами, командиры. И запасов, всего, что будет потребно в бою, в пути – побольше с собой берите. Думаю, что мы там одним днём не обойдёмся. Вдали от центра России, без снабжения и практически без коммуникаций. Великая нагрузка, в связи с этим, ляжет именно на казачьи полки, на Вас, господа полковники, – и он повернулся к казачьим командирам.

Я верю в Вас, господа. И прошу проявлять больше инициативы и самостоятельности.

Каледину стало ясно, что никто их подготовкой и обеспечением заниматься не будет. И рассчитывать можно было лишь на себя.

Поэтому, сразу же, оставив семью, он направился в полк, которого, собственно, кроме ядра, не было, и занялся его формированием и подготовкой.

Скоро разношёрстное войско было собрано. Впечатление оно оставляло более нежели удручающее и Алексей Максимович крайне редко мог выбраться к своей семье, дневал и ночевал в полку.

Результаты не преминули сказаться. И скоро полк было не узнать. Люди поняли, чего от них хочет их командир и старались изо всех сил.

Все были уже в возрасте, из запаса, и понимали, что только таким образом командир бережёт их от бессмысленной смерти на войне.

Очень тревожил Каледина конский состав. Лошади были явно не лучшие, но что-либо изменить кардинально в этой ситуации было уже невозможно.

Наступил час отъезда в неведомое. А поэтому – страшное. Прощание с семьёй, в связи с этим, вышло тягостным и горьким.

Мария не могла придти в себя и поверить, что он уезжает на войну. И так убивалась, что не могла и говорить:

– Родная моя! Не надо. Пожалей детей и себя. Ничего со мной не случится. Всё будет хорошо.

И он как-то горько и обречённо, реально оценивая возможности России и её извечную неготовность к войне, произнёс, стараясь быть беспечно-весёлым:

– Пока мы доедем до театра военных действий – японцев уже шапками закидают. Как говорят наши солдаты.

Посадив жену и детей в экипаж, он отправил их домой, и уже с головой окунулся в дела полка накануне выступления на фронт.

Тут же перепало от него полковому священнику, который всё хотел целый вагон прицепить к эшелону с иконами и иной церковной утварью, подаренной войскам царствующей семьёй.

– Вы, батюшка, не злите меня. Мне лишний ящик патронов важнее, простите, всего этого. На войну ведь едем, а не в паломничество, не на богомолье собрались. Отвожу Вам одно купе, и всё, у меня офицеры, вчетвером, в нём едут.

Казаки удовлетворённо посмеивались:

– Да, с нашим полковником не поспоришь. Ишь, святой отец, наверное, японцев в нашу веру обращать собрался, икон-то, икон – ящиками. Зачем столько?

Наконец, тронулись.

Как и предполагал Каледин, никто и не собирался поставлять им фураж, никто не думал о том, что войска едут на войну, а не на прогулку.

Поэтому остановки на станциях затягивались, так как Каледину было важно привести в Маньчжурию боеготовый полк, а не полуживых одров, на которых – не то, что выполнять боевые задачи, а и передвигаться будет нельзя.

Он весь осунулся, почернел. Так как везде был нужен его цепкий взгляд, железная воля и непреклонность.

В Чите он не сдержался и даже наорал на вице-губернатора и при офицерах ему сказал:

– А я, ваше Превосходительство, арестую вас сейчас, да в эшелон, а там мы посмотрим, как Вы себя на поле боя поведёте.

Вы имели повеление Государя – обеспечить полк всем необходимым, и где это всё?

Вице-губернатор покраснел и попытался что-то возразить.

Вот тут Каледин и не выдержал:

– Молчать! И марш из полка! Чтоб я больше Вас не видел, бездельник Вы эдакий!

Офицеры благоговейно взирали на своего командира и после этого случая все заметно подтянулись и неустанно занимались подготовкой казаков.

Наконец, прибыли к театру военных действий. Именно, к театру.

Дальше железной дороги не было. И войска двигались походным порядком.

В первые дни Калкдин особенно зорко следил за тем, чтобы лошади втянулись, привыкли к нагрузкам. И за первые сутки полк совершил переход в пятьдесят километров, отставших при этом не было. Подбилось лишь несколько лошадей и виновникам этого происшествия пришлось вести их в поводу, под незлобливые, но едкие шутки своих товарищей.

После ночного отдыха – на следующий день, было пройдено уже семьдесят километров.

Уверенность за свой полк, вера в своих людей всё более окрыляла Каледина и он знал уже твёрдо, что невыполнимых задач перед его полком не существует.

Присланный из штаба армии делегат связи доставил приказ, в котором Куропаткин подчинял полк себе в качестве личного резерва и указал район его сосредоточения.

И тут же началась, как потом говорил своим соратникам Алексей Максимович, война нервов.

Всё многочисленное руководство норовило использовать полк по своему разумению.

И, слава Богу, что над ним был такой командир. Каледин показывал всем ретивым чинам приказ командующего генерала Куропаткина, и цедил сквозь зубы:

– Не могу, Ваше Превосходительство. Без личного приказа командующего – ни одного казака не сдвину с места. Извините.

Но и томиться от безделия он тоже не мог.