Поверь. Я люблю тебя

«Не суй пальцы в розетку», «Никогда не садись в машину к незнакомым», «Не бей брата», «Никогда не играй в «а спорим, я сейчас спрыгну на рельсы в метро». Конечно, некоторое количество запретов необходимо. Другие же куда менее оправданны, и у них одна цель – не тревожить покой родителей. «Я еще слышу, как мне твердят: „не клади локти на стол“, „держись прямее“ и так далее. И я мгновенно получал пощечину, если, как ты выражаешься, отказывался от повиновения». Слишком много запретов и указаний – «не делай того, не делай этого, доешь все с тарелки, убери свою комнату, положи прибор…» приводит к ограничению физического пространства ребенка. Количество приказов, которые каждый день отдают ребенку, поистине феноменально. От него строго требуют соблюдать формулы вежливости, – пожалуйста, спасибо, – слишком часто забывая о них сами и при этом требуя послушания. Если требовать чего-нибудь от ребенка кажется естественным, то важно уметь это сформулировать. Любой приказ воспринимается как отчуждение, проявление власти, ожидание повиновения, а не ответственного соучастия в семейной жизни. Приказы тем более болезненны, что никогда в достаточной мере не сопровождаются словами любви, нежности, знаками доверия и поддержки.

Совсем уж крошечным детям требуется разрешение на то, чтобы поползать на четвереньках или трогать все, что попадет в их поле зрения. А ведь это забота родителей – так обставить окружающую среду, чтобы ручонки малыша не хватались за хрупкие или опасные предметы. Если начиная с такого нежного возраста запретов оказывается больше, чем разрешений, – малыш отказывается от желания пережить приключения.

Запрещается разговаривать за столом, выходить из-за стола, съедать фрукт раньше мясного блюда, открывать шкаф, кусочничать в перерыве между семейными трапезами[7]. Есть семьи, в которых регламентируются даже самые простые нужды. Пописать и покакать нужно под бдительным оком, время расписано и это надо сделать именно в отведенный час. Слишком большое количество запретов, приказов и контроля ограничивает пространство для развития личности.

Однако надо сказать, что ребенку необходимо получать от родителей информацию о правилах жизни в обществе и о последствиях своих поступков. Родители Тео, боявшиеся запрещать, позволяли своему ребенку делать все, что тому заблагорассудится. В семилетнем возрасте он прыгал по дивану так, что взрослые с трудом могли разговаривать, приходил поесть, когда родители уже заканчивали трапезу, или хватал еду пальцами, устроившись под столом! Вседозволенность – это не свобода. Тео мог расстраивать своих родителей, не навлекая на себя их гнева. Он смог захватить себе пространство, не встречая сопротивления. Испытывать чрезмерную власть над родителями – это дестабилизирует ребенка, и на деле лишает его умения властвовать собой. При этом ребенок, разумеется, очень рад иметь в своем распоряжении родителей, и приходит в ярость, когда они устанавливают ему границы. Но ему необходимо столкнуться с настоящими личностями, такими взрослыми, которые знают собственные потребности и умеют заставить их уважать.

Начиная с двухлетнего возраста ребенок должен иметь известное количество выборов – как поступить, чтобы обрести веру в себя, узнать свои пределы и ощутить себя как личность. Некоторые родители выбирают одежду, которую должен носить их отпрыск. Одежда есть продолжение личности. Если ее каждый раз выбирает родитель, ребенок остается продолжателем его личности. Матери иногда доходят до того, что подстригают дочерей покороче против их воли – оттого только, чтобы не мучиться, их причесывая! Такое посягательство на тело ребенка, на его внешний вид, и называется «ты принадлежишь мне».

Ребенок, который «ест все, что подашь», «не трудный», действительно удовлетворяет многих родителей. Но это поистине недобрый знак для будущности. Такой ребенок, наверное, сможет адаптироваться, следовать общепринятым правилам… Но сможет ли он самоутвердиться? Отстоять собственные вкусы и потребности?

Подросток обустраивает пространство своей комнаты, покрывает стены рисунками, фотографиями и другими постерами, которые выдают нам, что он любит. Это не просто украшение – это персонализация пространства, пригодного для созидания веры в себя. Мирей не имела права воткнуть ни единой кнопки – это могло испортить стену. Сохранив обои, ее мать предпочла испортить дочь! И она могла проявить такую бесчувственность к потребностям своей девочки? Вполне вероятно. Ведь она и сама жила в культурной пустыне и не имела прав строить никакую личность. Как же ей было разглядеть такую потребность в дочери? А вот Мирей страдала и не могла утверждать себя среди других в такой чувствительный период отрочества. Сейчас ей сорок два, а она все еще с трудом понимает, чего ей хочется, что она любит и чего не любит. Она не осознает своих потребностей, поступает, скорее, повинуясь чувству долга, чем принципу удовольствия. Она не знает, кто она есть, и не ощущает радости жизни.