Поверить Кассандре

Тот что-то отвечает, но Павел его не слышит – глядя на стрельчатые обводы здания, он размышляет о схожести между собой всех готических храмов. Реформатская кирха, украшающая набережную Мойки, удивительно похожа на Кёльнский собор, буде кому-то вздумалось бы распилить его пополам, только кирха раз в пять мельче. И Павел, которому в пору золотого детства довелось побывать в Кёльне на Рейне, глядя сейчас вверх, пытается восстановить полустёртые временем воспоминания.

Труженики на куполе замолкли, и инженер на всякий случай решил подогнать их окриком:

– Да скорее же, золоторотцы!

С крыши отозвались:

– Господин иженер, не звольте испокоиться, бретко[57] села, буддысь так и было!

Конечно же, между собой работнички совершенно иначе комментировали происходящее.

– Торопит, вражина! – зло прошипел рябой Пётр. – Чё торопит?! Сам же страдал – туже вяжи, туже!

– Тебе деньгу плотють? – едко осведомился здоровяк. – Тады хайло закрой и вяжи туже!

Вскорости, как не препятствовало тому всемирное тяготение со скользкой крышей, работа была сделана. И Циммер, совершенно успокоившись, бухнулся в кузов санок – прямо поверх наваленного там инструмента.

«Кончено! Неужели всё кончено?! С технической стороны всё выполнено безупречно… Золотое… нет, бриллиантовое исполнение заказа. Что касается моральной стороны, тут не всё так просто. Впрочем, время покажет, правильно ли я поступил, доверившись мнению Николая Милутиновича. Время покажет…

Работники, получив расчет, уселись на облучок. Санки сдвинулись с места.

– Чё, поди на крыше-то оробел? – пихнул под бок товарища Игнат.

– Чё-чё… – с готовностью взвился рябой. – Али тебе с той кромки ближее падать было? Али костлявой не боисси?

Детина пожал плечами.

– Не-а, боюсь, как и все, ан знаю ишшо: от костлявой никому не уйти, всё одно помирать.

– Чудной ты, Игнатик, ей-ей, чудной! Не нашенский какой-то…

– Вожжами по хребту не хошь?

– Я дело баю, – солидно изрек Пётр. – Одно дело, кады скоро помирать придёси, другоя – кады за незнамо каким лешим на церковну дуру карабкаси, а?

– Бздун ты, Ерёма, – сказал вздохнув Игнат. – И всех делов.

– Хто бздун?! Я бздун?! С кем разговоривашь?! Нашёл бздуна!

Здоровяк благодушно объяснил:

– И дружки про то же говорят…

– Какие оне дружки мне! В глаза плюну! Ты больше ухи звесивай, Игнатик! В моем деле без мушества никак!

Игнат весело глянул на рябого.

– Каком – «твоём», болван?! Тебя ж фартовые от себя после первого же скачка погнали!

– Ничаво, ентим ватажникам ко двору не пришёлси, так к другим пристану, – обиженно взвился рябой. – Я ж деловой! А оно тако плёво дело! Не-е-е, я те кажу, быват ого-го! Да не ого-го, а ОГО-ГО!

В ответ, Игнат громко расхохотался, а вслед за ним хихикнул и слушавший разговор босяков Циммер. Петра такое отношение разъярило до крайности.

– А ежели сторож не упилси? – закричал он. – Ежели с «пукалкой» на тя прёси? Тады как? Нужно мушество?

Игнат снова хохотнул.

– Я те вот чё скажу…, – начал было рябой.

– Молчи уж, все и так ясно – бздун ты, каких свет не видывал: свово пука – и того боисси

– Э, не! Какой же я бздун, ежели я такова повидал, какова ты отродясь не видывал. Дело-то вот как было, у нас во Пскове…

– Так ты скобарь[58]?! – обрадовался Игнат.

Рябой брехнул как пес и продолжил.

– У нас во Пскове куковал на жальнике старый бесяка, да не какой-нить там, а настоящий, при рогах и копытах…

– Чаво? – детина так дернул вожжи, что лошади всхрапнули. – Щаз тресну промеж глаз, шоб не брехал!

– Вот те крест! Настоящий бесяка! Рога с хвостом под одёжу ныкал, но всё одно бесяка! И люд ел!

Здоровяк медленно стянул рукавицу с правой руки.

– Да не брешу я, ел – и всё тута! Первой-то жалмерку[59] соседову ухрумкал! Да и то, не всё жрёть, подлюка, а руки-ноги брезговал, из тулова же токмо ливер выесть…

– А-а-ай, болван! – саданул-таки напарника Игнат. – Мы ж сами не жрамши, аппетитец испоганишь!

– Чё, спужалси? – радостно вскричал Пётр. – И кто ж тут после этого бздун? А я тово людоеда вот ентими вот зеньками зыбал. И ничё, в штаны, чай, не клал.

– С бесякой твоим что сталось? – поинтересовался из кузова Циммер.

– А ничо, сгинул он кудой-то, про яво и забыли все…

Мерная тряска и болтовня бродяг убаюкивали Павла.

– …А в тот день, када меня погнали из ватаги, – понизив голос, сказал рябой, – я явойную рожищу увидал тута, в столице…

– Опять брешешь, – громко зевнув, сказал Игнат.

– Ну, чё ты за человек, Игнатик?! Божись-не божись, у тя всё одно – брешешь, и арык!

Скучающий Игнат, явно потешаясь над Петром, состроил нарочито внимательную гримасу.

– На Смоленском видал яво! – заявил рябой.

– Ты про кладбище?

– Про кладбище, про кладбище! Ты ухи приверни и слухай. У наших тама антерес имелся, сторож кладбищенский тоже в деле – к яму мы и пошли. Заходим, а тама тот старый псковской бесяка, я ж яво хорошо помнил, обознаться не мог. Ну, я потихоньку Похабнику и грю…

– Паскуднику, что ль? – уточнил Игнат.

– Не сбивай! – отмахнулся рябой.