Поверить Кассандре

– Шубу не забудьте, Григорий Ефимович, в гондоле холодно, – крикнул Циолковский, поднимаясь по лесенке. – Господин инженер, вы, вроде, самый быстрый из нас? Не сочтите за труд, когда все поднимутся на борт, перерубите канаты и скорее следом! Только смотрите – вначале носовой, потом кормовой.

У трапа Распутин остановился и, обдав Крыжановского дурным запахом изо рта, спросил:

– Ефимыч, а Ефимыч, поглянь, дирижопель-то, собака, на пулю смахиваеть, так, може, я не тех пуль, каких надобно, пужаюсь? Може смертушка мне грозить вот от ентой агромадной пулищи? Нонче взлетим в небеса и оттудова ка-ак навернёмся прямиком в Финский залив…

– Не похоже на пулю – у той зад тупой, а у дирижабля – острый, – не нашёл иного ответа Крыжановский, но чудотворцу этого оказалось достаточно. Проворчав: «Точно, у пули ж задница тупая, как есть, тупая», – исчез в гондоле.

За ним поднялся и Крыжановский. Если бы кто-то из присутствующих в этот момент посчитал необходимым приглядеться к лицу действительного статского советника, то наверняка прочёл бы там безмерный предполётный страх.

Павел схватил топор и с плеча ухнул по носовому канату – тот лопнул и нос дирижабля начал медленно подниматься вверх. Через мгновение топор инженера расправился и со вторым канатом.

Циолковский тоже не терял времени даром: открыв небольшую дверцу в агрегатном отсеке, он несколько раз качнул рукой какую-то рукоятку, а затем чиркнул большой шведской спичкой. В следующий миг вспыхнуло пламя, которое изобретатель тут же принялся регулировать небольшим медным маховиком.

Павел вскочил внутрь. Некоторое время ничего не происходило – дирижабль висел у земли, немного задрав носовую часть, будто раздумывал. А потом не спеша, словно до конца ещё не веря в собственные силы, начал подъём. Сергей Ефимович смотрел в окно, как уплывает вниз земля. Страх куда-то отступил, а на его место пришло ощущение чуда – словно в забытых детских снах, его превосходительство снова умел летать. Только наяву уши заложило – во сне такого не бывает.

Константин Эдуардович продолжал колдовать с механизмами. Вот к гудению пламени добавился мерный рёв – это по правому и левому борту заработали пропеллеры.

Распутин сильно выпучил глаза и стал шептать молитву, часто и размашисто крестясь.

– Ну, всё, вроде бы, летим, – закричал Циолковский и, спохватившись (будто без этого – никак), надел на себя авиаторские очки.

Торжественно и величаво дирижабль развернулся в небе и, постепенно набирая ход, устремился на юго-восток.

В этот час жители восточной части Петербурга могли наблюдать, как в небе проплывает большая серебряная рыба. При виде её ребятня радостно кричала и показывала пальцами, а взрослые значительно хмыкали, мол, ничего особенного не происходит: эка невидаль – цеппелин над городом. Попался пролетающий аппарат и на глаза мосье Карманову, который, по своему обыкновению, сидел в кресле с газетой. На неуловимо короткий миг уважаемому домовладельцу тоже захотелось воспарить ввысь и полететь навстречу солнцу, но тотчас глаза его опустились к газетным строчкам, в которых явственно читались признаки грядущей войны, а с ней – и непременной наживы.

Крыжановский, глядя вниз, конечно же, не приметил Романа Модестовича, уж больно тот был мелок, да к тому же и стекло запотело. Другое дело – Павел Циммер, который специально – и весьма пристально – рассматривал с высоты своё бывшее жилище. Само собой, зная повадки тамошних обитателей, молодой человек сумел распознать в букашке на крыльце мосье Карманова и приветливо помахал ему рукой. Разумеется, безответно.

– Летим, господа, летим! – продолжал восклицать Циолковский, перекрикивая рёв мотора. – Что я говорил?! Эх, видели бы сей полёт мои злостные оппоненты! Что бы сказал на это Александр Матвеевич Кованько? Смотрите, как легко управляем аппарат, и это при западном то ветре!

– Но, помилуйте, где именно его построили? – наклонившись к уху учёного, поинтересовался Циммер. – Ведь это же колоссальный заказ, требующий уйму усилий.

– Вы правы, Павел Андреевич. Жутко вспомнить, что я перенес, через что прошёл! В разных местах пришлось заказывать части, а потом собирать из них целое. К слову, вся работа проделана исключительно нашими, российскими, специалистами, только дюраль и другие материалы доставлялись из Франции. Двигатель мне изготовили здесь, в Петербурге, на заводе Леснера. Московское предприятие «Дукс» сделало гондолу и все четыре части сигары. Гондолой я недоволен, кстати. Чувствуете, поддувает, а? Дверь не герметична! Зато пропеллеры чудо как хороши! Четыре лопасти, из крепчайшего ореха! Они – изделие Первого товарищества воздухоплавания. Эх, придёт время, начнём строить настоящие, огромные дирижабли – крейсера, объёмом не менее ста кубических метров. А этот лишь первенец, прототип, так сказать.

– А на Луну на ём можно долететь? – внезапно спросил внимательно слушавший Распутин.