Слову «по-человечески» жандармский вахмистр противостоять не мог и, несмотря на то, что он хотел поскорее увидеть свою жену, а назавтра его ожидали новые служебные дела, сказал:
— Годится! Итак, в Швабы!
Когда к ним подошла Ойфемия, Айбеншюц и Слама только что сели за стол. Она стояла, опираясь обоими кулачками о стол, и поочередно смотрела то на поверителя стандартов, то на вахмистра.
— Стало быть, вы с ним расправились и после этого явились сюда, — тихо вымолвила она. Потом развернулась, ушла, однако сразу же вернулась, села за стол, щелкнула пальцами и заказала выпивку. Как бы невзначай под столом ее колени коснулись колен поверителя стандартов. Мгновенно убрав колени, он тут же понял, что, по сути, от этого ничего не изменилось. Что случилось, то случилось! Он снова отчетливо слышал золотое дребезжание ее сережек. Звенело снаружи и внутри, в его сердце.
— Ну, теперь вы больше на нас не сердитесь! — громко произнес он. — Ядловкер наказан, но повинен в этом он сам!
Болтая всякую всячину, он думал, что здесь сидели два Айбеншюца: верхний и нижний. Один — пил и разговаривал, а другой искал полным страстного ожидания коленом в темноте под скатертью повторного прикосновения к Ойфемии. Он робко вытянул вперед ногу, но, наткнувшись на сапог вахмистра, сказал «Pardon!» и уголком глаза увидел, как улыбнулась Ойфемия. Короче говоря, одновременно смутившись и немного осмелев, он сказал:
— Госпожа Ойфемия, мы оба очень сожалеем, но иначе поступить не могли. И нам особенно горестно, потому что теперь вы останетесь совсем одна!
— Не думаю, что я долго буду одна. Вы же оба меня не оставите, — сказала она, смотря при этом только на одного поверителя стандартов.
Она встала и, направившись к лестнице, поднялась наверх. Сквозь стоящий в трактире шум, было слышно тихое, сладостное шуршание ее присборенной, широкой темно-красной юбки.
Была уже глубокая ночь, когда поверитель стандартов и жандарм ехали домой, в Златоград.
— А она мне нравится, — дорогой сказал Слама.
— Мне тоже, — сказал Айбеншюц и тут же пожалел об этом.
— У вас ведь с ней еще ничего не было? — спросил жандарм.
— Что это вам взбрело в голову? — спросил поверитель стандартов.
— Ах, а почему бы и нет? — в свою очередь спросил жандарм.
— Не знаю, — ответил Айбеншюц.
— Во всяком случае, — заключил жандарм, — это хорошо, что мы от него, от Ядловкера, избавились. По крайней мере, года на два, не меньше!
В замешательстве Айбеншюц ударил кнутом, и лошадь пошла галопом. Повозка проворно катилась по сырому песку проселочной дороги. Тихо и величаво сверкали звезды, веял ветерок. В темной синеве ночи перед глазами Айбеншюца мелькала лошадь.
Два года, думал он, два года счастья стоят всей жизни. Двух, трех жизней. Ему слышался легкий звон.
18
Судебный процесс в Золочеве для Ядловкера оказался не быстрым, а, напротив, очень затянувшимся. Его обвиняли в оскорблении должностных лиц, в сопротивлении властям и, что самое худшее, в богохульстве. Судебное разбирательство длилось так долго еще и потому, что судье земельного суда уже давно не попадалось такое интересное дело. Окружные суды тех мест занимались множеством мелких дел, не приносивших никаких денег. Да, в окружных судах дел было много, ибо существовали люди, определенный сорт людей, добровольно и даже с упоением позволявших давать себе оплеухи. Они хорошо владели искусством так долго по разным поводам раздражать враждебно настроенных к ним людей, что в конце концов эти оплеухи получали. Затем они шли к местному врачу, и тот, подтвердив, что им был причинен вред, приводивший порой и к потере зуба, выдавал им так называемую «визу». После чего, подав жалобу, они выигрывали дело и получали компенсацию, за счет которой жили долгие годы.
Но касалось это лишь окружного суда. Земельный же суд к этому району не имел почти никакого отношения. Если случалось какое-нибудь убийство или убийство с целью грабежа, то такое преступление вообще не расследовалось полицией. В целом же в тех местах подобные истории происходили редко. В основном попадались только мошенники. А поскольку мошенниками были почти все, то никто ни на кого не доносил.
Таким образом, земельный суд был задействован настолько мало, что он чуть ли не завидовал окружному, и поэтому дело Ядловкера было воспринято им с радостью.
Прежде всего нужно было допросить множество свидетелей. И все владельцы торговых точек на базарной площади вызвались быть свидетелями, ибо им оплачивалась дорога туда и обратно, а кроме того, возмещались понесенные ими расходы — одна крона тридцать шесть геллеров.
Поскольку считалось, что, сказав что-либо в пользу обвиняемого Ядловкера, свидетели не получат полной компенсации, говорилось только дурное. Даже госпожа Чачкес, по сути дела возбудившая этот процесс, сказала, что и поверитель стандартов Айбеншюц, и жандармский вахмистр Слама обращались с ней в высшей степени гуманно.
Прокурор предъявил Ядловкеру обвинения в неподчинении государственной власти и богохульстве. Поверитель стандартов Айбеншюц и жандармский вахмистр Слама подтвердили эти обвинения под присягой.