– И как далеко вы продвинулись? – спросила Пирс, усмехаясь под маской. Это была своего рода инициация, и хотя она уже рассказала Уинтер о вопросах, которые обычно задавали ординаторам хирурги, на вопрос о селезенке попадались все.
– Лейкоцитоз и мегакариоцитоз.
Пирс тихонько присвистнула.
– Очень хорошо. Он спросил у тебя, что потом?
Уинтер пережала, а затем разделила селезеночную артерию и вену. С осторожностью она вынула увеличенный орган.
– Нет, как раз вошла ты.
– Тогда тебе повезло. Он бы спросил у тебя об особенностях красных кровяных телец после удаления…
– …тельца Хауэлла-Жолли, – договорила Уинтер.
От неожиданности Пирс даже моргнула.
– Впечатляет, доктор Томпсон.
Услышав в голосе старшего ординатора удивление и даже нотку скупого уважения, Уинтер улыбнулась про себя. Еще легче ей стало, когда она увидела, что селезенка отделилась без обильного кровотечения. Теперь оставалось лишь правильно сшить все главные сосуды, после чего следовало обработать брюшную полость – и можно было зашивать.
Сорок минут спустя Уинтер и Пирс вкатили каталку с пациенткой в послеоперационную палату и поручили ее медсестрам. По дороге в комнату отдыха Уинтер спросила:
– Что ты здесь делаешь?
– В каком смысле?
– Твое дежурство закончилось. Ты должна была уйти отсюда еще после утреннего обхода.
На мгновение Пирс смутилась по-настоящему. На самом деле она никогда не уходила из больницы днем, не зависимо от того, дежурила ночью или нет.
– Да как-то все завертелось, и я напрочь забыла о времени.
– Ну-ну.
У Уинтер было ощущение, что Пирс часто
– Как думаешь, мне стоит пойти в отделение скорой и посмотреть, не нужна ли завотделением моя помощь? – спросила Уинтер.
– Я как раз хотела проверить, успели ли довезти пациента до операционной и не истек ли он кровью от разрыва аневризмы.
Уинтер развернулась прямо посреди коридора и перегородила Пирс дорогу.
– Сегодня на дежурстве я, и сейчас я старший ординатор. Я сама позабочусь об этом пациенте.
– Почему бы тебе не проверить парней и ситуацию на этажах?
– Пирс, – тихо начала Уинтер, – я понимаю, что ты старший ординатор, но…
– Именно так, я старший ординатор, – так же тихо ответила Пирс.
Уинтер покраснела, поняв, что Пирс не просит, а велит ей проверить остальных ординаторов.
– Хорошо.
Уинтер развернулась и направилась к лифтам. «Интересно, – подумала она, – появится ли у меня когда-нибудь возможность действовать самостоятельно, если Пирс не вылезает из больницы».
– Когда пациента повезут в операционную, я сброшу сообщение тебе на пейджер, – крикнула Пирс ей вслед. – Ты сможешь ассистировать.
Нет, она никогда не поймет Пирс Рифкин! Уинтер остановилась и оглянулась:
– Ты уверена?
– Да, – с усмешкой подтвердила Пирс, не понимая, какого черта она отдала Уинтер такую шикарную операцию. – Ты возьмешься за это, а я прикрою тебя здесь.
– Хорошо, спасибо, – Уинтер слегка нахмурилась. Она действительно не понимала Пирс.
Шесть часов спустя Уинтер без сил плелась в комнату отдыха. Ее форму можно было выжимать. Она чувствовала такую усталость, словно весь день проработала в поле. Операция была сложной, как и все экстренные операции с крупными сосудами. Если бы им не удалось удалить аневризму и заменить пораженный участок аорты шунтом, пациент мог лишиться ноги или умереть. Это был как раз тот случай, когда операцию необходимо было сделать вовремя, потому что второго шанса просто не было. Но Рифкин тем не менее был само спокойствие и действовал великолепно. Он даже разрешил Уинтер частично провести анастомоз, что удивило и взволновало ее.
В комнате отдыха Уинтер уже подходила к автомату с газировкой, когда до нее дошло, что ординатор, спавший на зеленом диване из искусственной кожи, на которого она сначала не обратила внимания, потому что это было обычным делом, – и была Пирс. Больше в комнате никого не было. На журнальном столике лежала пустая коробка из-под пиццы, и Уинтер могла поспорить, что это был ужин Пирс.
Пирс лежала на спине, согнув одну ногу в колене. Ее рука свисала с края дивана. Во сне лицо девушки было расслабленным, юным и прекрасным. Уинтер наблюдала, как ее грудная клетка размеренно поднимается и опадает в такт дыханию, обратив внимание на округлость грудей и изгибы тела. Ее раскрытая ладонь как будто чего-то просила и ждала.