Читаем Поверженные буквалисты полностью

Понятие «распутница» передается в английском языке многими словами: fornicatress, loos women[108], streetwalker, courtesan, prostitute, strumpet, harlot, quean, whore. Последнее слово во всех словарях отмечено, как «вульгарное», т. е., в данном случае, грубое, непристойное. Байрон применяет именно это слово в IV, 17 и в VI, 92 и пишет его через тире: Whose husband only knows her not a wh-re и As greatest of all sovereigns and w-s (об Екатерине II). При этом, в первом случае, он продолжает в следующей строфе: Hard words; harsh truth – «жестокие слова, грубая истина», тем самым подчеркивая нарочитый выбор термина. У меня переведено: «В которой только муж не распознает б-дь. – Я груб, но жизнь груба» и «Екатерины блеск, той самой, что царицей Была великою и заодно бл…удницей». В других местах Байрон применяет другие слова, например quean (VI, 25), играя на полном созвучии этого слова со словом queen – «королева»; у меня передано (не очень удачно) словом «краля»; или concubune (VI, 8); у меня так и оставлено: «конкубина», ибо это латинское слово вошло во все европейские языки.

Таким образом, мое «манерное подмигивание» восходит к оригиналу. А кашкинское негодование – к лицемерию.

Читаем дальше:

Кажется, уже совсем невозможно затмить Бенедиктова как «певца кудрей»… Но Ш. не сдается и развертывает богатый ассортимент «кудрей» и «каскадов» (239, 1,2 и 4).

Бенедиктову, конечно, изменило чувство меры в его гимне кудрям. Но отсюда не следует, что это слово само по себе запретно и заклеймено бесвкусицей. В «Онегине» видим: «Чесала золото кудрей» (II, 21 вариант); «И кудри черные до плеч» (II, 6); «Взбивают кудри ей по моде» (VII, 46); «На кудри милой головы» (Альбом Онегина, 9). В лирике десятки раз Пушкин применяет это слово: «Глаза и кудри опустя»; «С кудрями черными… Краснеешь, я молчу»; «И кудри их белы как утренний снег» и мн. др.

И если в моем переводе на 16.000 строк 4–5 раз встретились «кудри», то сопоставление перечня этих случаев со стихотворением, сплошь посвященным воспеванию кудрей, является – как бы сказать повежливей? – «сгущением красок».

Дальше Кашкин вновь апеллирует к Бенедиктову:

Излюбленные слова Бенедиктова – «безверец», «отчужденец» возрождаются <у Ш> в словах «крушенцы», «злец», «курчавец» (238, 2,1).

Слово «курчавец» (как и «плешивец») имеется в словаре Даля, и суффиксальный тип на «-ивец» («ленивец») и на «-авец» («мерзавец») фиксирован в «Грамматике русского языка» Академии Наук СССР (М. 1952, стр. 214). Напомню Кашкину, видимо, неважно знающему Пушкина, что у последнего есть в «Медном Всаднике» слово «державец»: «На лик державца полумира». Слово «злец», абсолютно понятное каждому («злой» – «злец», «подлый» – «подлец») мною было встречено ранее 902 года в переводе романа Жаколио «Грабители морей». Слово «крушенец», действительно, «мое» (оно введено в главу, где подробно описано кораблекрушение). Но оно относится к типу слов, образованных от отглагольных существительных на «-ение», отмеченных тою же Грамматикой как тип продуктивный: «пораженец», «отопленец», «порученец» и мн. др. (стр. 215). Тождественный неологизм мы находим у Горького в III части «Клима Самгина» (15-томное Собр. соч., М. 1947, т. XIV, стр. 351, абз. 6):

«Эти… обнаженцы обозлились на него». И – ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! – в том же № 12 «Нового мира», где Кашкин на стр. 238 снимает с меня скальп за «крушенцев», на стр. 115, абз. 11, в романе Симонова «Товарищи по оружию» мы читаем: «…вооруженцы осмотрят их повнимательней».

У меня есть еще, незамеченный Кашкиным, неологизм «спасёныш» по аналогии с «найденыш». Напомню неологизм Жуковского в «Шильонском узнике»: «однодомец», неологизмы Гоголя в «Тарасе Бульбе»: «гречкосеи», «баболюбы»…

При суждении о неологизмах следует исходить из их соответствия конструктивным тенденциям языка и из их общепонятности. Знаменитый Вандриес («Язык». Соцэкгиз, 1937, стр. 178, абз. 3) пишет: «А слово gallopeur существует во французском языке или нет? Это неважно; мой собеседник сразу меня поймет: составные части этого слова ему совершенно понятны…оно потенциально существует в сознании каждого француза».

Но в сознании моего критика существовало лишь устремление рвать в клочья мой перевод.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги