Поверженные буквалисты

У Байрона основной образ – это лев, выходящий на охоту из логовища, второй, дополнительный – Гидра (с большой буквы, символ неистребимости).

У Шенгели, который и в данном случае переводит слово за слово, в общем смысл не искажен, но гидра (с маленькой буквы, т. е. понятие, вызывающее совершенно другие ассоциации) вползает в самую сердцевину строфы и, расположившись там рядом со львом, тем самым ослабляет основной образ.

Как поступает Козлов? Строя строфу в целом, он выдвигает в первую же строку образ льва, а Гидру оставляет в самом конце в ее основной функции – лишь как образ взаимозаменяемости.

Это выглядит занимательным и «тонким» разбором. Но является чем то совсем иным. Посмотрим прежде всего, как «поступает Байрон». Мы читаем (я приведу английский текст и русский дословный перевод, без всякой заботы в последнем об изяществе):

All was prepared – the fire, the sword, the men
To wield them in their terrible array.
The army, like a lion

from his den,Marchd forth with nerve and sinews bent to slay, —
A human Hydra, issuing from its fen
To breathe destruction on its winding way,
Whose heads were heroes, which cut off in vain,
Immediately in others grew again.

Всё было готово – огонь, меч, люди,
Чтоб действовать (букв, «владеть») ими в их страшном порядке
Армия, как лев

из своего логовища,Двигалась вперед с нервами и мышцами, готовыми убивать, —
Человеческая гидра, выползающая из ее болота,
Чтобы дышать разрушением на своем извилистом пути,
Чьи головы были героями, срезаемые напрасно,
Немедленно заменяемые новыми.

Что же мы видим? Во первых, что мой перевод точно и бережно воспроизводит все образы оригинала. Во вторых, что и у Байрона лев и гидра мирно уживаются «в самой сердцевине строфы», в 3-й и 5-й строках, точно так, как в моем переводе, и «ослабления» отсюда, очевидно, не проистекает: Байрон, смею думать, не хуже Кашкина понимал дело. Но в противовес моему переводу Кашкин полностью печатает соответствующий перевод Козлова, а именно:

Как вышедший из логовища лев,
Шла армия в безмолвии суровом.
Она ждала (до крепости успев
Добраться незаметно, под покровом
Глубокой тьмы), чтоб пушек грозный рев
Ей подал знак к атаке

. Строем новымБесстрашно замещая павший строй,
Людская гидра вступит в смертный бой.

Что видим мы здесь? Что четыре с половиной строки, подчеркнутые мною, являются полной и чистой отсебятиной, не опирающейся ни на один штрих в подлиннике; что ошмотья байроновского текста переданы глупо (гидра сменяет «строем строй», – значит,

гидр было много?), что, наконец, слово «гидра» и у Козлова пишется «с маленькой буквы» (см. статью Кашкина, см. «Дон Жуана» в изд. Брокгауза и в авторском, СПБ, 1889). Спрашивается: почему же последняя деталь получает у Кашкина двойственное истолкование: у Шенгели это – порок, у Козлова – нет?

Отсюда следует, что порочная мазня сознательно противопоставляется Кашкиным добросовестному переводу для дезориентации читателя. Кашкин отваживается даже заявить, что у меня в переводе «даже когда похоже, это не так» (т. е., очевидно, не так, как хочется Кашкину и его друзьям подавать Байрона!).

Вот такой критический гермафродитизм и извращение истины присущи любому утверждению Кашкина и не могут быть терпимы в советской прессе. Доверчивость и близорукость редакции «Нового мира» поразительны!

В своем ответе я вынужден коснуться всех сторон кашкинской критики и окончательно разрушить легенду об «искажении» мною образа Суворова.